«California Dreamin’» присуще качество, которое на самом деле может быть только результатом счастливой случайности, этого никак не запланировать – все мельчайшие элементы здесь находятся именно там, где нужно, на своём идеальном месте. Это и акустическое вступление, которое подытоживает нестабильный, жаждущий разрешения аккорд – почти как тот знаменитый битловский, с которого начиналась песня «A Hard Day’s Night». Это и бэк-вокал, превращающий нехитрую, в общем-то, мелодию трека в захватывающий обмен репликами – то, что называется по-английски call and response, а по-русски, научным языком, «антифонным пением». Это и строчка «stopped into a church» в начале второго куплета, в которой единственный раз этот бэк-вокал внезапно исчезает – почему именно здесь? как это логически объяснить? Невозможно – такое, повторюсь, не придумывается намеренно, но делается только по наитию. Кстати, строчку эту основному автору песни, Джону Филлипсу, предложила его жена и соратница по группе The Mamas & The Papas Мишель, а тот долго сопротивлялся, потому что не хотел петь про церкви – в семь лет его сдали в военно-католическую школу (не спрашивайте у меня, что это за заведение такое, я как-то предпочёл не интересоваться подробностями) и надолго отвратили от всего, что связано с религией. Но в конечном счёте строчка осталась и, видите, оказалась чуть ли не самой запоминающейся во всей композиции.
Наконец, это, несомненно, и соло на флейте, причем на альтовой флейте, у которой более низкий регистр по сравнению с обыкновенной – оно замечательно работает на создание убедительной печально-прохладной, осенней атмосферы. Сам звук песни «California Dreamin’» оказывается настолько иллюстративным, пикториальным, что её именно за это полюбили кинематографисты – где только она не звучит, от «Форреста Гампа» до моего любимого фильма Вонга Кар-Вая «Чунгкингский экспресс». За это – и ещё за то, что трек, конечно, поставляется в комплекте со зрительским ассоциативным рядом: стоит ему зазвучать, как у каждого, кто смотрит кино, активизируются его собственные, личные эмоции и воспоминания. То есть это оказывается простым и почти безотказным способом зацепить зрителя, завладеть его вниманием.
Интересно, что и композиция «Monday Monday», другой, лишь немногим менее яркий отрывок первого альбома The Mamas & The Papas «If You Can Believe Your Eyes and Ears», изданного в феврале 1966 года, – тоже скорее грустная, чем веселая по настроению. Пожалуй, этот трек мог бы стать гимном всех тех из нас, кому приходится каждый понедельник уныло вставать по будильнику и плестись на работу – эмоция в нём примерно такая же, как и в песне со словами «им бы понедельники взять и отменить» из репертуара Андрея Миронова, с той разницей, что у «мам и пап», разумеется, напрочь отсутствует типичная для советской эстрады юмористическая приподнятость (и слава богу). Откуда же берется в песнях The Mamas & The Papas этот неожиданно тяжелый для поп-музыки середины 1960-х эмоциональный фон? Возможно, погружение в историю группы поможет дать ответ на этот вопрос.
Познакомимся с главными героями: это Джон и Мишель Филлипсы, уже упоминавшиеся выше, а также второй вокалист Дэнни Доэрти и вторая вокалистка Кэсс Эллиот – вторые они только в моём перечислении, на деле ту же Кэсс нередко, и не вполне безосновательно, считают главным центром притяжения в ансамбле. Джону Филлипсу уже тридцатник, но пару лет назад он бросил жену и двоих детей ради Мишель – на тот момент начинающей фотомодели, ещё даже не достигшей возраста согласия. Вместе с Доэрти они до образования The Mamas & The Papas играли в нескольких не хватавших звёзд с неба фолк-составах. Кэсс же – девушка с несколько другим бэкграундом: она пела на Бродвее и даже пробовалась в мюзикл «Я достану тебе это оптом», но уступила Барбре Стрейзанд, которая была на год младше; именно та роль в итоге принесёт Стрейзанд первую славу. The Mamas & The Papas притягивают Кэсс не столько эстетически или стилистически, сколько чувственно – она влюблена в Дэнни Доэрти и даже устраивается работать официанткой в клубы, где выступает ансамбль, чтобы почаще видеться. Правда, Доэрти игнорирует её знаки внимания – ему больше по душе не Кэсс, которую сегодня назвали бы иконой бодипозитива, а Мишель Филлипс, красотка, скажем так, более традиционного типа; в какой-то момент у них втайне от Джона Филлипса начинается роман, и вслед за этим история The Mamas & The Papas превращается уже в настоящую мыльную оперу с бурными ссорами и сценами ревности.