Последний обнаруживал чуткость The Monkees к веяниям времени, начиная с цветастой обложки в духе нового дизайнерского стиля и заканчивая музыкальным материалом, в который проникли определённые новшества. Так, «Daily Nightly» и «Star Collector» – кажется, первые песни в популярной музыке, в аранжировке которых на передний план выведен синтезатор Moog конструкции Роберта Муга, на тот момент свежая и чрезвычайно дорогостоящая новинка, которая затем даст продвинутой рок-музыке один из её излюбленных тембров. Благодаря телевизионным заработкам Микки Доленс не испытывал недостатка в деньгах и потому смог купить один из двадцати первых экземпляров этого музыкального инструмента (другие в основном разошлись по университетам и консерваториям). В целом же влияние психоделической культуры – «Оркестра одиноких сердец сержанта Пеппера», калифорнийских экспериментов и прочего – тут чувствуется очень отчётливо. Даже в астрологическом названии альбома ощущается стремление музыкантов перенестись в какие-то иные миры – кстати, если вам интересно, почему пластинка называется «Рыбы, водолей, козерог и Джонс», то ответ прост: нет, Дэйви Джонс не забыл свой знак зодиака, просто он тоже козерог, более того, он родился в один день с Майком Несмитом, только с разницей в три года. Видимо, The Monkees решили, что «козерог и ещё один козерог» прозвучит глупо.
Причины такого разворота нетрудно понять: в июне 1967-го Микки Доленс и Питер Торк были среди нескольких десятков тысяч человек, посетивших легендарный фестиваль в Монтерее, и с интересом наблюдали там окончательное оформление контркультуры. В одночасье то, чем ранее занимались они сами, стало казаться неинтересным, «пыльной вчерашкой», по выражению моих друзей и коллег из мира культурной журналистики. Особенно круто смотрелся и звучал молодой афроамериканский гитарист по имени Джими Хендрикс – восхитившись его перформансом, The Monkees пригласили его на разогрев собственных гастролей. Однако вышел конфуз: подростковая аудитория группы освистывала виртуозного рок-музыканта, желая поскорее увидеть своих любимцев, каждый из которых в плане инструментальных талантов уж точно в подмётки Хендриксу не годился.
Таким образом, старый мир невинных музыкальных развлечений столкнулся с новым миром психоделических экспериментов, и The Monkees оказались символами постылого уходящего порядка – хоть и сами совсем не были рады этой роли. Контркультурная пресса – я включаю в это множество в том числе и респектабельные журналы типа Rolling Stone, возникшие, тем не менее, в те же годы и на той же поляне, что и недолговечные психоделические информационные листки, – полоскала The Monkees за то, что они ненастоящие, не гнушаются петь чужие песни и даже на инструментах до недавнего времени не играли; отголоски этого дискурса хорошо слышны в медийном поле до сих пор. Музыканты обижались и не могли понять, что им делать – то ли продолжать обслуживать верную аудиторию, которую они, однако, явно творчески и идейно переросли, то ли полностью порвать с ней, рискнув теперь ориентироваться на новых слушателей, которые, впрочем, не факт что с лёгкостью и готовностью признают их своими.
В 1968 году The Monkees выпустили два альбома: в первом из них («The Birds, The Bees & The Monkees») содержался их последний большой хит, сделанный по старинным лекалам – чужое авторство, вокал Дэйви Джонса, тяготевшего к балладам и мюзик-холлу, оптимистичный месседж и явный коммерческий расчёт. По странному совпадению, песня называлась почти так же, как первый и главный хит группы годичной давности – «Daydream Believer».
Интереснее, однако, второй альбом – с обманчиво простым названием «Head», даже без артикля. К моменту его записи телекомпания NBC закрыла шоу, которое вели наши герои – в новой культурной ситуации оно было неактуальным, да и сами The Monkees потеряли к нему интерес. Тем не менее, привыкшие к тому, что у их творческой деятельности есть и визуальное измерение, музыканты решили ввязаться в абсолютно сумасшедший проект – контркультурного артхаусного фильма, сценарий для которого писал не кто-нибудь, а Джек Николсон. Именно фильм-то и назывался «Head», и это, конечно, чрезвычайно занимательный документ эпохи – с абсурдистскими, кажущимися случайными диалогами, а также положительно странными режиссёрскими и операторскими решениями. Чтобы хоть немножко оценить масштаб всеобщего офигения, представьте себе, ну скажем, группу «На-На» или Влада Топалова и Сергея Лазарева, которые пойдут сниматься к Звягинцеву или, ещё лучше, Александру Сокурову. Вот как-то так новый проект The Monkees и выглядел. В одном из отрывков саундтрека The Monkees саркастически пели: «hey hey, we are the Monkees, you know we’re here to please, a manufactured image with no philosophies» («хей-хей, мы The Monkees, мы тут, чтобы порадовать вас, сфабрикованные идолы без какой-либо философии»). Как пишут в таких случаях в интернете, уровень самоиронии – Бог.