Хозяйка болот

Туда я прикрепляю рисунки, идеи и этюды. Большинство ночей я провожу у Адлая, поэтому эта квартира стала больше студией, чем жилым помещением. Но прошлым вечером я начала эту картину и не хотела останавливаться, поэтому Адлай остался ночевать и для разнообразия осчастливил меня в собственной постели. Я часто хожу с ним на работу, рисую с живых птиц, а не с мертвых шкур. За эти последние одиннадцать месяцев он видел мою вспыльчивость, мое упрямство и все неудобства, связанные с моим характером, но по-прежнему желает оставаться рядом. Что касается меня, то я выслушала поразительное количество сведений о системном загрязнении подземных вод Флориды и узнала несколько новых ситуаций, где абсолютная правда может быть недостатком. Но почти каждую ночь мы делимся друг с другом, как прошел наш день. Если я требую честности от своих рисунков, то Адлай ждет ее от всего в своей жизни, включая меня. Это нелегко, но дает мне ясность, которая бывает только у самого источника.

Во время суда над Элбертом Перкинсом часто упоминалось имя моего отца.

Папа был бы горд услышать, что о нем думают его друзья и соседи. После одного из тех дней в галерее зала суда, когда я вернулась домой, меня захлестнула боль от потери.

– И чего я тогда уперлась? – спросила я у Адлая. – Папа лишь хотел научить меня рыбачить, а я не пожелала.

– Еще не поздно, – успокоил он, убрав волосы с моих влажных висков.

Самые убийственные показания дал Марвин Рабидо.

– Дэнни Уотсон был не дурак, – сказал Марвин. – Как только Фрэнк и Элберт подошли к нему, Дэнни нажал кнопку «передачи» на своей рации. – Марвин, диспетчер, слышал весь неприятный спор и громкий гул, которым тот закончился. – Мы с Джолин уехали из города в ту же ночь. Иначе стали бы следующими.

Я поворачиваюсь к картине, над которой работаю, к той, что у бельевой веревки.

Дом и двор, целебные травы, топь, а за ним болото. На рисунке мама с папой вот-вот встретятся. Я брызгаю на картину гуашью, изображая дождь и краски.

Пол у моих ног усеян этюдами. Не скомканными, не выброшенными, а просто замененными. Мне никогда не давался коллаж, но я начинаю брать и рвать воспоминания, чтобы в каждом кусочке был только один элемент. Большие пальцы отца с порезами от рыболовных крючков, его грязные сапоги, блестящее от щетины лицо. Пухлые ручки маленького Филиппа. Этот процесс не разрушает, а приносит удовольствие. Я прикрепляю каждый фрагмент к серой доске, перемещаю их, играю с пространственными отношениями, затем отступаю. Передвигаю ручей, дерево, болото, сопоставляю старый набросок рыбацкой стоянки, птичье гнездо, цаплю. Я тихо смеюсь про себя.

На моей стене беспорядок, но у него есть форма и направление. Это похоже на головоломку с плитками, которые перемещаются внутри рамки, пока не встанут на свои места, все, кроме одного пустого квадрата. И поэтому я оставляю пустое место – для потерянного ребенка. Ее утрата привела к появлению дневника «САД», вбила клин между нами, подтолкнула меня к отцу.

А что до девушки в окне? Я все время держалась в стороне, но этот коллаж требует моего присутствия. Рисую пару узких плеч и свисающий между ними длинный хвост. Рву бумагу по краям и приклеиваю картинку на место.

Означает ли это, что я поворачиваюсь к зрителям спиной? Может быть, но только затем, чтобы пролить свет на главных действующих лиц. Смешанный свет – где-то яркий и прямой, где-то с пятнами теней. Он будто зовет: «Следуй за мной, вот сюда».

Адлай выходит из спальни, мягко закрывая за собой дверь.

– Я на работу, – говорит он.

Я почти не отвожу взгляд от стены.

– Хорошо. – Дарю ему на прощание сухой поцелуй и возвращаюсь к коллажу.

Но только дверь квартиры захлопывается, как я хватаю шляпу, свой альбом и тонкий томик стихов Уитмена с отрывком, который я могу прочитать позже, может быть даже наизусть, своей маме. Я выбегаю за дверь.

– Погоди! Я с тобой!

Адлай уже на полпути к тротуару, но оборачивается на мой крик.

Я мчусь на полной скорости, обгоняю его и выскакиваю на улицу первой.

Бросаю свои вещи в кабину его грузовика и оборачиваюсь. Он улыбается, немного сонный и медлительный, все еще шагает метрах в десяти от меня. Мой всплеск энергии сбил его с толку.

Я завожу обе руки за левое плечо и закидываю в сторону Адлая невидимую леску. Затем подтягиваю добычу, быстро вращая правой рукой. Может быть, он – моя почти невыполнимая задача. Может быть, вся эта жизнь – условие исполнения желания.

Строки Уитмена плывут ко мне, точно пар из болота, и я замедляю рукоятку невидимой катушки.

– Что ты делаешь? – спрашивает Адлай.

– «Теперь открылся мне секрет, как лучше стать: есть на земле, спать на земле, ветром дышать», – декламирую я.

– Есть и спать на земле, – повторяет любимый, обнимая меня за талию. – Я за.

Я наклоняюсь ближе, вдыхаю его запах и знаю, что я дома.

Благодарности