Хозяйка дома у озера

Все интереснее и интереснее. Настя попыталась припомнить, когда увидела человека с собакой в первый раз, но не смогла. Понятие времени для нее давно перестало иметь всякое значение. Этого человека не было, а сейчас он есть. Просто появился в один из дней. Как же его называл Матвей? Влад? Владимир? Точно, Владимир. Он бродил по округе и совсем не доставлял ей хлопот, если не считать таковыми громкий лай. Но Настя не считала. Есть вещи, на которые ты до поры до времени не обращаешь внимания, пока они в один из дней, вдруг не оказываются под самым носом.

Владимир позвонил в дверь, Матвей открыл ему, все еще держа в руке садовые инструменты, открыл ровно в тот момент, когда Настя появилась в коридоре невидимая для всех, кроме зарычавшего Охо.

— Твое? — спросил Владимир, протягивая выпачканную землей сумку. — Мы с Охо гуляли, ну и… — Он не договорил. Матвей тоже молчал, и, в конце концов, хозяин собаки продолжил: — Там яма. В ней гроб. Это ты ее… — Ему снова стало неловко, особенно, когда они оба посмотрели на лопату в руках у Матвея.

По мне так ответа не требовалось, но Владимир продолжал стоять и чего- то ждать. Матвей забрал у гостя свою сумку.

— Скажи честно, ты ищешь сокровища Завгороднего? — выпалил Владимир, и мужчины замерли, даже пес замок и сел на задние лапы, словно приготовившись слушать.

Честно говоря, я бы тоже с удовольствием села рядом и послушала про папенькины сокровища. Настолько мне известно, он с флибустьерами в море не ходил и на большой дороге не промышлял, скорее от лености и любви к зеленому змию, чем от неспособности. И если бы кто спросил меня, я бы предположила, что сокровища отца хранятся в дубовых бочках или бутылках из темного стекла и пахнут брагой.

— Сокровища Завгороднего? — уточнил Матвей. — Может, ты войдешь?

Гость кивнул и неуверенно переступил порог. Пес в отличие от хозяина сморщил нос и презрительно отвернулся. «Ноги моей собачьей не будет в этом вертепе для привидений», — без труда читалось на лохматой морде.

— Выпьешь? — предложил Матвей, прислоняя лопату к стене.

— Нет, — ответил Владимир. — Я буквально на минуту, не хочу Охо одного оставлять. Просто скажи, ты ищешь клад? И я от тебя отстану.

— То, что здесь есть клад, я услышал несколько секунд назад от тебя, — сказал Матвей. — Я ищу нечто совсем другое.

Они снова замолчали, хотя, как по мне, вопрос просто напрашивался, но казалось, ответ полностью удовлетворил Владимира. Мужчина кивнул и уже обернулся с намерением взяться за ручку двери, как Матвей в свою очередь поинтересовался:

— Что за клад?

А вот это хозяину собаки уже не так понравилось, но он постарался скрыть беспокойство за любезной улыбкой, за легкомысленным тоном, которым произнес:

— Да, старая байка, но часто тревожит умы подрастающего поколения и приезжих. — Он пожал плечами. — Ты уже слышал, что доченька хозяина этого дома с любовником, сыном тогдашнего управляющего, опустошила банковские счета отца, промышленника Завогроднего?

Я не удержалась и фыркнула. Ну, они мне льстят, ей богу. Ну не успела я при жизни обзавестись полюбовником, а после смерти и вовсе позабыла про это за ненадобностью. Может, зря?

— Просветили.

— Тогда проще. Есть еще вторая часть легенды и ее рассказывают не всем,

— мужчина переступил с ноги на ногу.

— Про клад?

— Про него. Говорят, что на украденные деньги управляющий прикупил ценных бумаг на черный день…

— Которые, без сомнения, уже превратились в труху. А если и не превратились, то сейчас не стоят и бумаги, на которой напечатаны, — перебил Матвей.

— С тобой неинтересно, ты слишком разумен. — рассмеялся, нисколько не обидевшись, Владимир. — Но помимо бумаг, он приобрел еще несколько ювелирных украшений, а вот они…

— Вполне могли долежать и ценность не потерять, а даже наоборот, только возрасти в цене.

— Именно.

— Но он же сбежал с ними? — удивился Матвей. — Этот управляющий? Как же его… Прохор Ильин?

— С ценными бумагами, да. Но поговаривают, что сын его, Митька, тот самый полюбовник Анастасии Завгородней…

Я снова фыркнула, и Охо за дверью вдруг стал поскуливать. Вспомнила увальня Митьку и его перепачканные чернилами пальцы. Полюбовницами парня были бумага, которую он неистово разглаживал на столе, да гусиное перо, которое он игриво обхватывал губами, когда одолевали Митьку думы нелегкие. Сердце его трепетало при виде столбиков с цифрами, которые, как и положено порядочным цифрам отвечали ему взаимностью, правильно складываясь и вычитаясь. Чернила не разливались океаном блаженства, а ложились ровными упорядоченными строчками, ввергая нашего писаря в эстетический экстаз. Тьфу, черт и привидится же такое!

— … задержался. Может, не с руки ему было в бега пускаться, а может, не хотел без девчонки, теперь уж и не узнаем. Но говорят, что управляющий спрятал эти драгоценности для сына.

— А тот ими не воспользовался?