Хозяйка города

— Посиди пока на кухне, — сказал он Антону. Голос пах тёплой ванилью. Измученная Надя подалась навстречу его рукам. — Позову, если будет нужно.

Больно было, когда он осторожно отделил от её кожи запёкшиеся в крови волосы. Больно, когда вспорол ножницами футболку на спине — ткань была частью Нади-сущности. Кожаные ремни ножницам не поддавались. Альберт повозился с пряжками.

Надя коснулась стены рядом с кроватью. Тени от её пальцев были похожи на пауков.

— Если бы больница и нормальный хирург, — сказал Альберт, в который раз виновато разводя руками. — Арматура вошла слишком глубоко. Чудом не повредила органы и крупные сосуды. Но так — не вытащить, изогнутая часть, кажется, вошла под рёбра. И затылок разбит. И пулевое ранение плеча. Правда, пуля вошла не глубоко, я её вытащил, обработал рану, но это крохи.

Антонио смотрел на чёрное окно и рисовал в воображении карту города. Брошенные больницы — какие угодно, но где взять хирурга? Он побарабанил пальцами по остывшей чашке.

В коридоре зашуршало. Сползла с вешалки одежда, зашелестел отрывной календарь позапрошлого года. Надя вышла на порог кухни, обеими руками удерживая на обнажённой груди чужую куртку. По шее, как узоры из хны, тянулись ручейки крови.

— Какой сегодня день? — спросила она, замерев босиком на холодном полу.

— Двадцать седьмое, — выдохнул Альберт. — Стой, подожди.

Надя бросилась обратно в комнату. Свет не горел, но когда Антон вошёл, Надя уже нашла остатки своей одежды и застегнула куртку. Она обрывала со связки амулеты, которые пришли в негодность — сделались бесформенными комками металла и пластмассы.

— Уже двадцать седьмое, — всхлипнула она. Куртка на спине встопорщилась и тут же опала. Она вдохнула и забыла, что нужно выдыхать. Запах жасмина комом встал в горле.

Антонио перегородил дорогу, уперевшись ладонями в дверные косяки.

— Куда ты собралась?

Надя была ниже ростом, так что спокойно могла проскользнуть у него под рукой, но не решилась. Посмотрела исподлобья, как подросток, которого не пускают гулять.

— Вы не понимаете. Осталось так мало времени. Кончается лето. Если мы не сможем вернуть город до осени, не сможем уже никогда. Потом уже будут холода, и жители не вернутся. Город не может без жителей!

— Ты ранена.

Она покачала головой.

— Нет, всё правильно. Я должна попасть на самое высокое здание в городе. Но понимаешь, они разрушили все высокие здания. Осталось только одно. Старая больница.

— Надя, ты бредишь.

Она переступила с ноги на ногу. Рваные кеды остались в прихожей, и босиком, в куртке с чужого плеча, с расцветшем истерическим румянцем, она в самом деле выглядела сумасшедшей.

— Хотела бы я, — нервно засмеялась Надя, — хотела бы я бредить. Хотела бы я никогда не видеть его.

— Ты не можешь туда пойти. Ты же боишься высоты, — произнёс Антонио. — Ты даже в мирное время добиралась только до пятнадцатого этажа. А в больнице достроенных всего двадцать…

— Двадцать два.

Надя замолчала, вцепившись в куртку, будто боялась остаться голой. Потом потянула молнию вниз и разделась сама. На теле выше пояса остались обрывки чёрной майки.

Надя развернулась к ним спиной, и вот тогда они увидели крылья. Тонкие жилки арматуры выгнулись, натягивая прозрачную плёнку. Они были ещё слишком маленькие, чтобы поднять в воздух человеческое тело Нади. На спине, изрисованной узорами крови, напряглись мышцы. Крылья испуганно трепыхнулись.

Надя подхватила куртку с пола и надела её, морщась, будто задевала за обнаженные нервы. Изнутри крылья царапали по жёсткой ткани.

— Ты был прав, когда отвёз меня к Мифу. Только когда я отреклась от него, я стала сильнее. Я пойду на самую высокую крышу и вызову Скрипача на бой. Он не сумеет отказаться. Не ходи за мной, — попросила она.

В городе было тихо. Не горели фонари, и попрятались в подворотнях сквозняки. Она петляла по разрушенным улицам, подчиняясь только чувству города. Улицы сами выводили её, куда требовалось.

Номером один был старый вокзал со стеклянным куполом, с мозаикой на стенах и мраморными плитами пола. Здание ушло под землю и стало тронной залой Скрипача, но между стенами ещё гулял ветер, наполненный стуком поездов.

Вокзал — это был номер один. Под номером два шло бегство Веты в старый город. «Если бы ты только знала, откуда явился Скрипач…» Надя не захотела её слушать — какое ей было дело до того, откуда Скрипач явился. Создал его Майский Арт, весь бывший восьмой «А», или кто-то другой.

Или Скрипач зародился сам, возник в заброшенных подвалах, как мышь в грязном белье. Наде казалось это неважным — важным стало избавиться от него. Остальное будет волновать её после.

А теперь появился номер три — пластиковая мышь с ветрового стекла не давала Наде покоя. Маленькая пластиковая мышь из её связки амулетов — самый старый, самый верный из них. Она потеряла его подземках Скрипача.

Надя замерла: впереди выросло тёмное здание больницы. Сквозняк вздыхал в старых коридорах. Она всё поняла.

Заброшенная больница раскачивалась, так что Надю швыряло то в стену, то в прутья изувеченных перил, и на коже оставались кровавые трещины. Она поднималась и шла дальше.