Хозяйка Мельцер-хауса

Сейчас, когда шел уже третий год войны, Ханна поняла, что их тогда обманули. Якобы к Рождеству снова все вернутся домой. Война поселилась в стране и, словно злой дух, пожирала все, что ей попадалось. Хлеб и мясо, мужчин и детей, деньги, лошадей, бензин, мыло, молоко и масло. Казалось, что этому чудовищу все мало и оно никогда не насытится. Они собирали старую одежду, металл, резину, косточки от фруктов и бумагу. А еще ценились женские волосы. Скоро война доберется и до их душ – если она уже не завладела ими…

– Эй, малышка, проснись, – преврал ее размышления молодой человек с деревянной ногой. – Твоя очередь.

Она вздрогнула, до нее дошло, что отстояла очередь она не зря: мужчина взвесил два фунта и кивком головы дал знак их забрать.

– Всего на двадцать четыре пфеннига.

– Но мне нужно больше, – ответила Ханна. – Нас десять душ, в том числе роженица, вчера родила двойню…

В очереди раздались недовольные крики и смех. А у кого-то дома шесть голодных деток да еще престарелые родители.

– Что, двойня? – выкрикнул один остряк, он был совсем низенький росточком. – А я один из «пятерни»!

– А я из целой сотни…

– Спокойно! – сердито ответил мужчина, взвешивающий картошку. Он устал, к тому же у него сильно болели руки. – Два фунта – и все. А кому не нравится, вообще ничего не получит. Все! Баста!

Картофелины, посыпавшиеся в мешок Ханны, были совсем маленькие. Пожалуй, каждому достанется не больше двух, прикинула она.

Ее потеснили в сторону, и следующему в очереди отсыпали его два фунта. Ханна взглянула на грузовик – там осталось всего несколько мешков. Ну вот, Эльза опять будет ругать ее, а разве она виновата, что ей не дали больше. Она неуверенно потопталась на месте, размышляя, не встать ли еще раз очередь: может, мужчина ее не узнает и даст еще два фунта. И тут она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Долгий взгляд темных глаз. Это был один из военнопленных, работавших на мостовой. Они снова принялись за работу. Худой парнишка с довольно бледным лицом, на его щеках и подбородке пробивался первый темный пушок. Он стоял, широко расставив ноги, и смотрел на нее. На мгновение по его лицу проскользнула улыбка. Но потом кто-то толкнул его в плечо, он схватил кирку и, взмахнув, вонзил ее в булыжник мостовой. Какое-то время он работал без перерыва, яростная сила его движений удивила Ханну. Она недоумевала, откуда у него столько энергии, ведь вряд ли его хорошо кормили.

«Русский, – подумала она, – и довольно симпатичный. Хотя наверняка завшивевший».

– Да вы гляньте-ка на нее! – раздался визгливый женский голос, слишком хорошо знакомый ей. – Что, засматриваешься на мужиков? Ну что за фрукт я вырастила. Что, стала слишком благородной, чтобы поздороваться с матерью?

Ханна обернулась и с ужасом увидела свою мать – у нее было красное лицо, а шляпа надета задом наперед. Что, уже напилась, с утра пораньше?

– Доброе утро, мама. Что, ты тоже за картошкой?

Запах перегара, исходящий от женщины, сразу подтвердил догадки. Грета Вебер была не единственной, уволенной с фабрики в прошлом году. И теперь жизнь ее катилась под откос, все дальше и дальше.

– За картошкой? – проскрипела она и хрипло рассмеялась. – А откуда у меня деньги на картошку? Разве ты не знаешь, что я теперь ничего не могу заработать, дорогуша. Это твой хозяин, господин директор, молодой Мельцер, выгнал меня. И это после того, как я десять лет верно отстояла за прядильным станком. А он просто взял и вышвырнул меня на улицу!

Ханна на это ничего не ответила, она знала по опыту, что возражать бесполезно, даже если мать вылила ушат лжи – «десять лет верно отстояла…». Ну хоть бы не орала, ведь все поймут, что она пьяна в стельку! И откуда у нее деньги на шнапс? Отец был на фронте, а оба младших брата ютились у дальней тетушки в Беблингене.

– Ты моя единственная опора, деточка моя, – прохрипела Вебер, схватив Ханну за руку. – Все сгинули кто куда. Оставили меня одну-одинешеньку мерзнуть и голодать…

– Мне очень жаль, мама. Когда получу зарплату, смогу и тебе дать немного. Но это будет только в конце месяца…

– Что ты тут городишь? Конец месяца только что был. Хочешь меня обмануть, Ханна? Обмануть свою собственную мать? Да чтоб у тебя руки отсохли…

Мать так крепко схватила ее, что Ханне пришлось сцепить зубы, чтобы не закричать. Она попыталась высвободиться, но у Греты Вебер было на удивление много сил, даже в пьяном состоянии.

– Сначала ты дашь мне денег! – завопила она, дергая Ханну из стороны в сторону. – Давай гони! Или ты хочешь, чтобы твоя мать подохла от голода, ты, неблагодарная свинья? Посмотрите-ка, какие у нее красивые башмачки. И платок из добротной шерсти. А мать должна ходить в лохмотьях…

– Но тебе же нужен только шнапс… – вымолвила Ханна, отчаянно пытаясь высвободиться из ее рук.

– И это говоришь мне ты? – яростно завопила мать. – И ты говоришь это своей родной матери? Ну вот, получай!