Хозяин

«Летнее наступление» Орджоникидзе, своеобразные итоги которого он подвел в этом письме к Сталину, было, судя по всему, результатом некоторого компромисса в верхах партии. Сталин, разгонявший машину репрессий, столкнулся с определенным противодействием. Попытки защитить своих работников в этот период предпринимал не только Орджоникидзе, но и руководители других ведомств[697]. Сталин уступил и санкционировал решения Политбюро в защиту хозяйственников. Однако вскоре этот кратковременный компромисс был разрушен, сигналом чего можно считать арест в ночь на 12 сентября 1936 г. первого заместителя Орджоникидзе Ю. Л. Пятакова. Это еще больше осложнило обстановку в Наркомате тяжелой промышленности и ухудшило положение Орджоникидзе, под боком у которого якобы действовал «враг».

Трудно сказать, в какой мере Орджоникидзе действительно верил в виновность Пятакова. 7 сентября в уже упоминаемом письме Сталину Орджоникидзе осторожно намекал на возможность обойтись без ареста Пятакова: «Пятакова его жена засыпала во всю (жена Пятакова была арестована и дала против него показания. — О. X.). Что бы мы ни решили, но оставлять его замом (наркома. — О. X.) это абсолютно невозможно, теперь это уже вредно. Его надо немедленно ос вободить. Если арестовывать не будем, давайте пошлем куда-нибудь, или же оставим на том же Урале (Пятаков в это время находился на Урале в командировке. — О. X)»[698]. Однако, когда Сталин решил покончить с Пятаковым, Орджоникидзе не сопротивлялся и даже выразил свою поддержку. Телеграмма Орджоникидзе из Пятигорска от 11 сентября 1936 г. с голосованием по поводу Пятакова была демонстративно лояльной: «С постановлением Политбюро об исключении из ЦК ВКП(б) и несовместимость дальнейшего его пребывания в рядах ВКП(б) полностью согласен и голосую за»[699]

.

«Полное согласие», высказанное по поводу исключения из партии (фактически, ареста) Пятакова, однако, не спасло Орджоникидзе от дальнейших испытаний. Сталин, похоже, решил окончательно сломить Орджоникидзе перед решающими событиями. Иначе трудно объяснить тот факт, что вскоре был арестован старший брат Орджоникидзе Павел (Папулия). Учитывая характер Орджоникидзе и его особое отношение к семье и друзьям, это был очень сильный удар. О состоянии Орджоникидзе в тот момент можно судить по некоторым, достаточно глухим, свидетельствам. Так, секретарь ЦК КП Азербайджана М. Д. Багиров, давая в 1953 г. показания по делу Берия, рассказывал: «За несколько месяцев до своей смерти Серго Орджоникидзе посетил в последний раз Кисловодск. В этот раз он позвонил по телефону и попросил приехать к нему. Я выполнил эту просьбу Орджоникидзе и приехал в Кисловодск […] Орджоникидзе подробно расспрашивал меня о Берии и отзывался при этом о нем резко отрицательно. В частности, Орджоникидзе говорил, что не может поверить в виновность своего брата Папулии, арестованного в то время Берией»[700].

Помимо Папулии Орджоникидзе, Сталин приказал арестовать и других людей, близких Орджоникидзе. Так, в начале октября 1936 г. Сталин послал Н. И. Ежову следующую директиву: «[…] О Варданяне — он сейчас секретарь Таганрогского горкома. Он, несомненно, скрытый троцкист, или во всяком случае, покровитель и прикры-ватель троцкистов. Его нужно арестовать. Нужно также арестовать JI. Гогоберидзе — секретаря одного из заводских партийных комитетов в Азово-Черноморском крае. Если Ломинадзе был скрытым врагом партии, то и Гогоберидзе скрытый враг партии, ибо он был теснейшим образом связан с Ломинадзе. Его нужно арестовать»[701].

Октябрьские аресты в окружении Орджоникидзе отличались особым цинизмом еще и потому, что они проводились в дни празднования 50-летия Орджоникидзе, по поводу которого в стране была организована шумная кампания приветствий. Слабые намеки о состоянии Орджоникидзе в этот период можно найти в позднейших воспоминаниях жены Орджоникидзе. «27 октября, — свидетельствовала она, — в Пятигорске проходило торжественное заседание, посвященное пятидесятилетию Серго. Он отказался присутствовать на нем, и я отправилась туда одна»[702]

. В самом конце октября Орджоникидзе уехал в Москву. Вскоре после приезда в столицу с ним случился сердечный приступ.

Подавленное состояние Орджоникидзе и болезни, судя по всему, не заставили его полностью сложить оружие. Во всяком случае на февральско-мартовском пленуме, обрушившись на покойного Орджоникидзе, Сталин восклицал: «Сколько крови он себе испортил за то, чтобы отстаивать против всех таких, как видно теперь, мерзавцев, как Варданян, Гогоберидзе […] Сколько он крови себе испортил и нам сколько крови испортил»[703]. Слова Сталина можно интерпретировать таким образом, что октябрьские аресты Варданяна, Гогоберидзе, вызывали какие-то столкновения между Сталиным и Орджоникидзе.