Хозяин

Всего, судя по секретной ведомственной статистике НКВД, в 1937–1938 гг. органами НКВД (без милиции) были арестованы 1 575 259 человек (из них 87,1 % по политическим статьям). 1 344 923 человека в 1937–1938 гг. были осуждены, в том числе 681 692 — к расстрелу (353 074 — в 1937 г. и 328 618 — в 1938 г.)[817]. Несмотря на то что эти цифры нуждаются в дальнейшем изучении и уточнении, в целом они отражают масштаб «большого террора». Стержнем «большого террора» были операции против «антисоветских элементов» (по приказу № 00447) и «национальные операции». Об этом свидетельствуют следующие цифры. По данным на 1 ноября 1938 г. 767 тыс. человек были осуждены в ходе операции против «антисоветских элементов» (из них почти 387 тыс. к расстрелу) и 328 тыс. человек — по национальным операциям (из них 237 тыс. к расстрелу)[818]

. По мнению Н. Г. Охотина и А. Б. Рогинского, эти данные меньше реальных в среднем на 8,5 %[819]. Кроме того, их необходимо несколько увеличить, так как все операции проводились на самом деле до середины ноября, а в некоторых случаях и немного позже. Но даже при минимальных оценках, удельный вес этих двух операций по отношению к общему количеству осужденных составлял около 80 %, а расстрелянных — около 93 %.

Завершились массовые операции так же централизованно, как и начались. 15 ноября 1938 г. Политбюро утвердило директиву о запрещении рассмотрения дел на тройках[820]

, 17 ноября решением Политбюро были запрещены все «массовые операции по арестам и выселению». 24 ноября от должности наркома внутренних дел был освобожден Ежов[821].

Итак, даже короткое перечисление основных акций, составлявших то, что известно как «большой террор», дает основания для вывода о жесткой централизации массовых репрессий в 1937–1938 гг. Политбюро давало указания о проведении различных операций и показательных судебных процессов, утверждало все основные приказы НКВД. Деятельность «троек» регулировалась при помощи лимитов, также утверждаемых в Москве. Приговоры в отношении руководящих работников в основной массе формально выносила Военная коллегия Верховного суда СССР. Однако фактически они утверждались небольшой группой высших советских руководителей (Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Жданов, в нескольких случаях Микоян и С. Косиор). Об этих 383 списках, в которых содержались приговоры к расстрелу или (в незначительной степени) к заключению более 40 тыс. советских «номенклатурных» работников, впервые упомянул Н. С. Хрущев на XX съезде партии[822]

. В настоящее время они опубликованы[823].

Наконец, важно напомнить о том, что импульсы «большому террору» придавали также регулярные поездки членов Политбюро на места с целью проведения чисток в республиканских и областных партийных организациях. Известны такие командировки Л. М. Кагановича в Челябинскую, Ярославскую, Ивановскую области, в Донбасс; А. А. Жданова — в Башкирию, Татарию и Оренбургскую области; А. И. Микояна — в Армению. Функции разъездного комиссара по репрессиям выполнял в 1937–1938 гг. А. А. Андреев[824]

.

Вывод о сугубой централизации массовых репрессий не означает, конечно, что в операциях 1937–1938 гг., как и во всех других акциях такого рода, не присутствовала известная доля стихийности и местной «инициативы». На официальном языке эта стихийность называлась «перегибами» или «нарушениями социалистической законности». К «перегибам» 1937–1938 гг. можно отнести, например, «слишком большое» количество убитых на допросах, превышение местными органами НКВД лимитов на аресты и расстрелы, установленные Москвой (хотя, как правило, эти превышения утверждались Москвой задним числом), продолжение расстрелов (фактически «заметание следов») после решения о прекращении массовых операций и т. д. Однако подобная «стихийность» и «инициатива» местных властей была неизбежным компонентом централизации, являлась следствием поощрительных приказов центра, назначения на первые роли в НКВД жестоких исполнителей и уничтожения всех тех, кто проявлял недостаточную активность.

Мобилизация «бдительности»