Хозяин

«Попытки выступить против необоснованных подозрений и обвинений приводили к тому, — говорил Хрущев далее, — что протестовавший подвергался репрессиям. В этом/отношении характерна история с т. Постышевым. В одной из бесед, когда Сталин проявил недовольство по адресу Постышева и задал ему вопрос: — Кто вы такой? Постышев твердо заявил с присущим ему окающим акцентом: — Большевик я, товарищ Сталин, большевик! И это заявление было расценено сначала как неуважение к Сталину, а потом как вредный акт и впоследствии привело к уничтожению Постышева, объявленного без всяких к тому оснований “врагом народа”»[1031]

Проверить реальность последнего эпизода о разговоре Сталина и Постышева невозможно: Хрущев никак не обозначил ни время, ни обстоятельства этой перебранки. Зато цитату из выступления Постышева на февральско-мартовском пленуме теперь без труда можно сопоставить со стенограммой. При таком сопоставлении выясняется, что фрагмент, использованный Хрущевым (эта часть доклада Хрущева была подготовлена секретарем ЦК П. Н. Поспеловым), был вырван из контекста речи Постышева, обрублен на полуслове. На самом деле, Постышев заявил следующее (цитата приводится по неправленной стенограмме пленума, т. е. в том виде, в каком она прозвучала с трибуны пленума): «Я вот так рассуждаю: прошли все-таки такие крутые годы, такие повороты были, где люди или ломались, или оставались на крепких ногах, или уходили к врагам, — период индустриализации, период коллективизации, все-таки жестокая была борьба партии с врагами в тот период. Я никак не предполагал, что возможно пережить все эти периоды, а потом перейти в лагерь врагов. А вот теперь выясняется, что он с 1934 г. попал в лапы к врагам и стал врагом. Конечно, тут можно верить всему этому, можно и не верить. Я лично думаю, что страшно трудно после всех этих годов в 1934 г. человеку, который прошел на крепких ногах путь ожесточенной борьбы, в 1934 г. пойти к врагам. Этому очень трудно верится. (Молотов. Трудно верить тому, что он только с 1934 г. стал врагом? Вероятно, он был им и раньше.) Конечно, раньше. Я себе не представляю, как можно пройти тяжелые годы с партией и потом, в 1934 г., пойти к троцкистам. Странно это. Какой-то у него червь был все время. Когда этот червь у него появился — в 1926 ли г., в 1924 ли, в 1930 г., это трудно сказать, но, очевидно, червь какой-то был, который какую-то работу проделал для того, чтобы он попал в стан врагов […] Тов. Сталин не так ставит вопрос, что нужно быть бдительным только к этим людям, которые когда-то перед партией имели тот или иной грех. К этим людям можно быть наиболее бдительным, но враг может и сознательно сохранять себя чистым. Вот из показаний правых мы видим, как они себя и свои кадры сохраняли, не вылезали»[1032]

.

Приблизительно в таком духе было построено все выступление Постышева. Понять это не трудно. На февральско-мартовский пленум Постышев приехал уже не секретарем крупнейшей республиканской партийной организации, а всего лишь секретарем одного из обкомов, к тому же лишь недавно подвергшимся публичному наказанию за политическую слепоту и мягкость к врагам. Несомненно, Постышев не был согласен с новым курсом. Более других партийных руководителей он уже к началу пленума испытал на себе, чем грозит расширение репрессий. Однако никаких сколько-нибудь серьезных «сомнений» ни Постышев, ни другие члены ЦК (кстати, так и не названные Хрущевым) на февральско-мартовском пленуме не заявляли.

Речь Постышева на февральско-мартовском пленуме была выслушана довольно спокойно. Грубыми репликами с мест, которые обычно сопровождали выступления опальных функционеров, его не забрасывали. Однако это спокойствие было обманчивым. В середине 1937 г. Политбюро вдруг занялось рассмотрением доноса на Постышева. В заявлении, скорее всего инспирированном сверху, некто Губельман сообщал, что Постышев в 1910 г. подал унизительное ходатайство на имя командующего Московским военным округом о смягчении судебного приговора. Постышева вызвали для объяснений. Он покаялся, ссылаясь на молодость и несознательность. Пока дело ограничилось выговором за сокрытие этого факта от ЦК[1033]. Однако прошло еще несколько недель, и в Куйбышевскую область по поручению Сталина прибыл секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Андреев. Ничего хорошего подобный визит не сулил. Там, где появлялся этот сталинский эмиссар (а командировок в 1937 г. у него было больше чем достаточно), с новой силой вспыхивали репрессии. Можно только представить себе, что пережил Постышев, ожидая Андреева. Но и на этот раз, казалось, гроза прошла стороной. Андреев ограничился созывом бюро обкома, на котором высказал Постышеву недовольство руководства партии слабой борьбой с врагами в Куйбышевской области и приказал срочно выправить положение; Для начала были арестованы несколько областных руководителей.