Хозяин

Дело Рютина, а точнее слухи о нем, долгое время являлись основой для реконструкции отношений в сталинской верхушке в период кризиса. Главным источником соответствующей информации был Б. И. Николаевский. Ссылаясь на рассказы Бухарина, Николаевский утверждал, что обсуждение дела Рютина на заседании Политбюро закончилось скандалом, выявившим расклад сил в руководстве партии и степень политического влияния Сталина. «Это было в конце 1932 г., когда положение в стране было похоже на положение времен кронштадтского восстания, — писал Николаевский в своем известном “Письме старого большевика” — Восстаний настоящих, правда, не было, но многие говорили, что было бы лучше, если бы иметь дело надо было с восстаниями. Добрая половина страны была поражена жестоким голодом […] В самых широких слоях партии только и разговоров было о том, что Сталин своей политикой завел страну в тупик: «Поссорил партию с мужиком», — и что спасти положение теперь можно только устранив Сталина. В этом духе высказывались многие из влиятельных членов ЦК; передавали, что даже в Политбюро уже готово противосталинское большинство […] Неудивительно, что по рукам ходил целый ряд всевозможных платформ и деклараций. Среди них особенно обращала на себя внимание платформа Рютина […] Из ряда других платформу Рютина выделяла ее личная заостренность против Сталина […]

О платформе много говорили, и потому неудивительно, что она скоро очутилась на столе у Сталина […] Рютин, который в то время находился не то в ссылке, не то в изоляторе (где и была написана его платформа), был привезен в Москву, и на допросе признал свое авторство. Вопрос о его судьбе решался в Политбюро, так как ГПУ (конечно, по указанию Сталина) высказалось за смертную казнь, а Рютин принадлежал к старым и заслуженным партийным деятелям, в отношении которых завет Ленина применение казней не разрешал. Передают, что дебаты носили весьма напряженный характер. Сталин поддерживал предложение ГПУ. Самым сильным его аргументом было указание на рост террористических настроений среди молодежи, в том числе и среди молодежи комсомольской. Сводки ГПУ были переполнены сообщениями о такого рода разговорах среди рабочей и студенческой молодежи по всей стране. Они же регистрировали немало отдельных случаев террористических актов, совершенных представителями этих слоев против сравнительно мелких представителей партийного и советского начальства. Против такого рода террористов, хотя бы они были комсомольцами, партия не останавливалась перед применением «высшей меры наказания», и Сталин доказывал, что политически неправильно и нелогично, карая так сурово исполнителей, щадить того, чья политическая проповедь является прямым обоснованием подобной практики […]

Как именно разделились тогда голоса в Политбюро, я уже не помню. Помню лишь, что определенно против казни говорил Киров, которому и удалось увлечь за собою большинство членов Политбюро. Сталин был достаточно осторожен, чтобы не доводить дело до острого конфликта. Жизнь Рютина тогда была спасена: он пошел на много лет в какой-то из наиболее строгих изоляторов […]»[358].

Хотя данные Николаевского никогда не были подтверждены какими-либо фактами или хотя бы косвенными свидетельствами, они широко использовались в научной литературе и учебниках по советской истории как достоверные. Опираясь на данные Николаевского, историки предполагали, что радикализация сталинской позиции в период кризиса привела к определенному расколу в Политбюро, способствовала формированию группы относительно «умеренных» лидеров, определенным образом противостоящих Сталину. Распространение получило также мнение, что, получив отпор по такому принципиальному вопросу, Сталин решил постепенно готовить массовые репрессии против старой партийной гвардии, что столкновение между Сталиным и Кировым по делу Рютина было одной из причин убийства Кирова в декабре 1934 г. Со временем рассказ Николаевского об обсуждении в Политбюро дела Рютина стал обрастать новыми подробностями. В годы перестройки, например, появились публикации, в которых к сведениям, почерпнутым у Николаевского, добавлялись новые сенсационные детали: «Резко и наиболее определенно против вынесения смертного приговора Рютину высказался С. М. Киров, которого поддержали Г. К. Орджоникидзе и В. В. Куйбышев. При голосовании Л. М. Каганович и В. М. Молотов воздержались»[359]. На поверку эти данные оказались обычным вымыслом.