Хозяин Барамбашкина

Вскоре они прогуливались по тенистому саду на заднем дворе замка. Деревья были здесь словно в сказке — огромными, ветвистыми и поросшими мхом, в стеклянных фонарях роились светлячки. И Доминиан был без кольчуги — лишь в легкой атласной рубашке, которая не скрывала его гладкую мускулистую грудь.

— Так значит, эта арка была заложена еще вашими проматерями и их высшей магией? — снова уточнила Дина.

— Вероятнее всего. А затем разрушена вашими, из-за возможности войн и передела мира. Однако запечатать полностью ее не смогли. Это все, что удалось узнать из старинных свитков.

— Похоже, я застряну здесь еще на месяц… — опустила голову Дина. — Мои родные с ума сойдут.

— Все будет хорошо, — Доминиан сильнее сжал ее ладонь. — И я, по правде сказать, немного рад, что еще смогу побыть рядом с тобой.

Дина вздрогнула и остановилась, а он продолжал, опустив голову:

— Жаль, как мне жаль, что мы из разных миров, метресс Дина. В тот день, когда я увидел тебя… Прости, мне сложно говорить. Впервые встретил такое счастье, а оно ускользает от меня. Я отдал бы все, чтобы отправиться вместе с тобой, оставил бы все, только бы находиться рядом, слышать твой волшебный голос, видеть твою улыбку, твои счастливые глаза, касаться твоей атласной кожи, — он провел пальцами по ее щеке и шее, и Дина, зажмурив глаза, задрожала, не отводя глаз от его необыкновенно красивых очерченных губ.

Он наклонился, и девушка подалась вперед, открывая для поцелуя губы. Но эльф лишь потянулся за цветком, что белел во мраке на ветке. Сорвал его и осторожно воткнул Дине в волосы, проводя по ним тонкой ладонью.

Затем был ужин. Так себе ужин, надо сказать. Оказалось, что эльфы — все до единого — веганы и сыроеды, поэтому Дине снова не удалось поесть, как следует. Но, по правде сказать, это не слишком огорчало ее — она не переставала пожирать глазами красавчика-военачальника, разливающего по высоким бокалам розовое вино.

Стол был накрыт в увитой зеленью беседке с белыми колоннами, рядом монотонно журчал ручей, в глубине леса ворковали ночные птицы.

— Это для тебя, — Доминиан открыл крышку одного из блюд, на котором красовались нежно-лиловые засахаренные цветки багульника и россыпь спелой ежевики. — Я подумал, ты любишь сладкое.

Дина сперва залилась краской, полагая, что это намек на ее недостаточно стройную фигурку. Но, заглянув в синие ласковые глаза Доминиана, выдохнула и расслабилась. Вино было сладким и тягучим, словно роса, собранная с лепестков роз, и невероятно пьянящим. Было непонятно, от чего голова кружилась больше: от бархатного ночного воздуха, летней ночи, крепкого вина, аромата ночных цветов или непонятного охватывающего чувства, которое росло и множилось с каждой минутой, мягко окутывая все тело…

Пройдясь в тишине вдоль ручья, который протекал через двор крепости, они остановились на кованом мостике.

— Ты любишь поэзию? — спросил вдруг Доминиан, и, не дождавшись ответа, продолжил: — Твои глаза, как две звезды, что светят для меня в ночи… Так писал известный эльфийский трубадур Гиерон… Взглянув на бледный лик луны, мне видишься одна лишь ты…

Пока эльф цитировал эти строки, Дина все сильнее прижималась к нему, стараясь привлечь внимание. Но он, сжимая обеими руками перила мостика, сосредоточенно смотрел в темную воду, в которой кружились листья:

— Очей моих радость и сердца услада, ты — жизнь моя, боль моя, и награда…

Дине очень хотелось сказать: "Да заткнись ты, наконец, и поцелуй меня", но она, к сожалению, была воспитанной девушкой.

— Слышишь, как томно поет соловей в ветвях пушистой акации… — продолжал военачальник.

— Нет, не слышу, — Дина придвинулась еще ближе, касаясь грудью его руки, но увлекшийся поэзией эльф не обращал внимания на эти поползновения.

— Ветер доносит вкус меда с полей, грустью пленила меня ты своей, нежностью тела и грации…

— Доминиан, а это из-за замедленного процесса метаболизма эльфы живут очень долго? Ну, а сколько примерно? — устав от пустых слов, Дина переключила тему, чтобы хоть как-то завладеть его вниманием.

— Очень долго, метресс Дина. Наместнику уже восьмая сотня минула. А люди?

— Люди? Ну, некоторые до ста доживают.

— Сколько лет тебе?

— Почти двадцать.

Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз:

— Поистине ребенок. Я старше тебя почти на четыреста…

— Ох, — выдохнула Динка, — как это, должно быть, здорово.

— Ничуть, — он развернулся и присел на поручень моста, чуть разводя ноги в стороны и притягивая девушку к себе. — За сто лет можно позабыть все печали, а жить тысячи, с тоской о той, кому ты отдал свое сердце, чтобы она унесла его в другой мир…