Хозяин города монстров

Вот и жили они – не тужили, пока не пропал Стёпик. Маруся места себе не находила – металась, всё время куда-то летала… И шипела, завидев Игнатия. Поначалу он не понимал, пугался. Даже грешным делом подумал, что «змеюка крылатая» от горя взбесилась и на него рано или поздно набросится; так что собирался уже сматывать из Слободки удочки – хоть в тот же Усов Починок, к Павлу. Но как-то заметил во время очередного шипения на Марусиных глазах слезы. Да и шипение-то, если прислушаться, не просто так шипение, а будто бы «змеюка» сказать ему что-то хочет:

– Ш-ши-и-о-о-ф-фи-и! Ш-ши-и-о-о-ф-фи-и! Ш-ши-и-о-о-ф-фи-и-ыы!..

– Ох, ты! – хлопнул себя по лбу Игнатий, до которого наконец-то дошло, что говорит – да-да, именно говорит ему! – Маруся. – Стёпик! Ох, вон оно как! То-то, я слышал, он всё тебе што-то долдонил, долдонил, а опосля ты ему шипела, шипела. Выходит, вы друг дружку по-своему говорить учили!

– Ф-фа! – закивала «птерша», а потом снова жалобно: – Ш-ши-и-о-о-ф-фи-и-ыы!..

– Ну, будут тебе, будет, – пробурчал Игнатий, у которого тоже вдруг защипало в глазах. – Вернется Степан, не маленький. А што долго нету – так оно всяко бывает… Оттого, што ты убиваться станешь, скорее он не найдется.

Маруся и впрямь стала всё реже летать на поиски. Сначала Игнатий думал, что «змеюка» просто стала успокаиваться, привыкать к гибели (сам-то он был почти уверен, что Стёпик погиб – иначе давно бы уж если не прилетел, то приполз) любимого, но потом, приглядевшись к ней как-то раз попристальней, понял, что Маруся беременна.

Теперь уже он стал о ней заботиться всерьез. Охотился каждый день, оттопывая с луком и дротиком по лесу с десяток верст – хоть и тяжеловато было ему ходить, ноги-то разные, – ставил силки, рыбачил… Делал, что мог, как когда-то для Стёпика. Маруся и стала ему уже почти такой же своей, как пропавший «брат». Он и разговаривал теперь с ней, как с равной, зная, что она его понимает. Да и в ответном шипении «змеюки», а точнее, уже «зме́юшки», всё чаще стал улавливать смысл. Вот только чем дальше, тем больше стало страшить Игнатия осознание того, что рано или поздно настанет время Марусе рожать. И что тогда?.. Он в этом деле точно не помощник. Да какое там! Он просто без чувств свалится, когда это начнется… И сбежать нельзя – потом хоть в петлю, коли беда случится со «змеюшкой» или с детенышем. Бабку Ляксевну звать? Будь Маруся женщиной, позвал бы и не думал, хоть за такое и смерть всем им грозила – детей-то иметь «диким» запрещено. Но к «крылатой змеюке» Ляксевна не пойдет, хоть ножом режь!

«Эх, вот бы точно знать, кады она рожать станет!» – в отчаянии думал Игнатий, хоть и сам не понимал, как бы ему помогло такое знание. Впрочем, помощь всё же пришла. И оттуда, откуда он ее совсем не ждал. Нет, он думал, конечно, и о старой «Бабе-Яге» Матрене Ивановне, но если Ляксевну он звать не хотел, зная, что та точно откажется, то насчет Матрены Ивановны был абсолютно уверен: не просто откажется, а еще и ему за такое предложение что-нибудь сделает. Его самого, например, в змея превратит, только не в крылатого, а в ползучего. Наверное, врут, что она такое может, а поди проверь!

Поэтому, когда Матрена Ивановна заявилась сама, Игнатий просто обалдел.

– Што? – уставилась на него единственным зрячим глазом «Баба-Яга». – Баская шибко – рот-то разел?

– Дык нет… – сглотнул мужчина. – Не баская… То ись, енто, как ево…

– Гляди, не лопни от натуги. Сама знаю, што не баская. Тока и ты не красавец писаный, так шта мы с тобой ровня.

– А пошто ты тутока? – нашел в себе силы задать главный вопрос Игнатий.

– Да уж не на тя любоваться, – проворчала старуха. И буркнула: – К Марусе я. Роды примать. Знашь, поди, што на сносях она?

– Да как не знать! – радостно запричитал разноногий мутант. – Я уж не знал, куды и бечь, кого о помощи просить!

– А ко мне пошто не побег? Испужалси?..

– Дык… как-то оно… Не думал, што ты…

– Опять задыкал!.. Ладно те, уймись. Не думал он. Ишшо было бы чем…

– А как ты узнала-то? Может, Степан нашелся?.. – затаил дыхание Игнатий.

– Не нашелси, – пробурчала Матрена Ивановна. – Тока я давно про то ведала. Я ить ей ужо и обследованье проводила!.. – Старуха тихо и часто захихикала. – Што, не сказывала она про то?

Игнатий не знал, как и реагировать на слова старой ведьмы: то ли тоже захихикать, то ли промолчать, то ли сказать что-то отвлекающее… Остановился на последнем.

– Што-то снегу нонеча шибко долго нету…

– Завтра нападет, – сказала «Баба-Яга». – А чичас к Марусе пошли, помогать мне станешь.

Снегопад и впрямь начался под утро, когда измученный Игнатий, обалдевший от всего, что ему пришлось пережить и увидеть, помогая Матрене Ивановне, завалился в свою «землянку» и рухнул на лежанку ничком. Проваливаясь в сон, он успел подумать: «Пущай Снежком и Снежкой будут, коли так…»[25]

Детеныши – мальчик и девочка – родились у Маруси здоровыми и крепенькими, но были почему-то абсолютно белого цвета. Всегда ли так бывает у новорожденных «драконов», или эти двое были какими-то особенными, не знал, разумеется, никто, даже Матрена Ивановна.

* * *