Я становлюсь на колени и начинаю плакать.
– Маша… Машенька, – захлёбываюсь я, сглатываю, кудахчу и утробно рыдаю, – Мааашааа… Машенька… Мария ты Магдалина… Дева моя Мария…
Я слышу себя со стороны, и решительно вытираю слезы.
– Ты допился, Иван, – говорю как можно строже, – ты чего несёшь вообще?
Я встаю с колен и опять вижу прожжённого Хая Мудли – сигаретой марки, которую я обычно курю, в центре. В этот момент я вспоминаю, кто виновник.
– Ладно! – решительно говорю я, подхожу к двери и распахиваю её.
В офисе никого нет. Какие-то компьютеры работают, какие-то нет. В общем беспорядок – всё выглядело так, как будто его покидали в спешке.
***
Красивый юноша восточной внешности рассказывает новости. Он загорелый, из розэ, с полными сочными губами, большими глазами. Ресницы разлетаются и медленно смыкаются и мне кажется я слышу едва различимый хлопок. Маша как-то в шутку говорила, что ей нравятся такие вот губастенькие и глазастенькие смуглые мальчики. Меня захватывает приступ ревности. Я вообразил её с ним в постели. Точнее я не воображал, они сами ворвались в моё воображение: голые в золотистой полутьме, мокрые, блестящие. Его пухлые губы приоткрыты, а глаза наоборот призакрыты, с его жарким дыханием вырывается «Ах, Аааааах», беспомощное и полное блаженства… Они качаются, как в лодке, скользят, сглатывают, подёргиваются от мурашек, и «ах, аааах, ааааааах»… А он ресницами: хлоп, хлоп.
– Только не это, – шепчу я, стиснув зубы.
– Патриарх Константинопольский предан анафеме! – вдруг объявляет ведущий. – Из заявления пресс-службы Московского Патриархата следует, что евхаристическое общение между двумя церквами более невозможно. Отныне всякий, кто решит посетить службу Константинопольской православной церкви в любом её приходе попадёт прямо в ад!
«Трампарарампампамтамтам», – это новостная заставка пошла и анонсы других новостей.
Я замер с сигаретой, забыв даже о Маше. Мне не послышалось, он именно так и сказал «попадёт прямо в ад». Отчётливо и буднично.
Но я не успел осмыслить новость во всём её значении, потому что моё внимание захватила следующая новость:
– В центре Москвы совершенно нападение на Хозяина нашей златоглавой столицы, Ивана Сергеевича Шмелёва!
И мелькают кадры – очевидно из того самого ролика, который снимали ребята. Я пьяный лежу на асфальте, меня бьёт парень.
Появляется ведущий.
– В ходе спецоперации ФСБ все нападавшие пойманы и уже дают признательные показания. По предварительным данным была совершенна спланированная акция преступной ячейки тайного крыла Пентагона в Москве. Предварительно избив Ивана Сергеевича, диверсанты вкололи ему препарат, подавляющий волю и заставляющий жертву говорить всё, что от него потребуют, и заставили его произнести лживые фразы, порочащие его личность и государство…
Я выключил телевизор. В интернет лучше не заглядывать, ясно, что там всё это уже со вчера…
– Марина?! – в отчаянном порыве зову я.
Тишина. Никого нет.
И тут тишину прорезает звонок телефона. Я вздрагиваю. Батюшка! – каким-то мистическим образом угадываю я.
***
– Ты совсем осатанел, милый друг? – страшным голос кричит батюшка. – Быстро ко мне! От меня в Сибирь поедешь.
С тяжёлым сердцем я вызываю такси. Потом выхожу и стою на холодной сырой улице. Моросит дождь, дует промозглый ветер, но мне всё равно.
Ума не приложу, что мне делать в Сибири. Там я наверно совсем сопьюсь. Хотя больше я боюсь какого-нибудь другого наказания от батюшки. По дороге пишу Мариночке:
«Ты не знаешь, куда все пропали из офиса?»
«Иван Сергеевич, здравствуйте! Вы нас всех выгнали, сказали, что мы теперь безработные, потому что мэрия закрыта».
Я поднимаюсь к батюшке. Тихо стучу.
– Заходи! – резкий окрик.
Я робко вхожу и останавливаюсь на пороге.
– О, посмотрите! Он не мылся, не брился и неделю не менял трусы! И так он ходит на работу.
Я молчу и напряжённо думаю, к чему это он про трусы.
– Ааа, – продолжает батюшка, – так он же теперь не ходит на работу! Мэрия же закрыта! Вот какой он крутой, смотрите, взял и упразднил институт градоначальства, который не им, заметьте, не им, а самим богом был установлен!
Я невольно поднял глаза и посмотрел на него.
– Чего пялишься? Чего-то не так я сказал? Не нравится, что я про бога? Ах ты сука, ублюдок гребаный, тварь сраная, твою мать!
Он схватил планшет со стола и с силой бросил в меня. Я прикрылся руками, планшет ударил меня в плечо.
– А ты не закрывайся, падла! – закричал он.
Он весь покраснел. Ему стало тяжело дышать. Он схватился за сердце и скривил лицо.
– Ой-ой-ой, Иван, – прошептал он, – жаль я стар и немощен стал, а то бы сейчас вот этими вот ногами, этими вот, видишь? Надавал бы тебе по роже!
Некоторое время, отдыхая, он смотрел в окно. Потом трижды перекрестился.
– Планшет сюда дай!
Я поднял планшет, приблизился и протянул ему.
– Садись! – рявкнул он.
Я сел на краешек кресла. Он что-то поделал в планшете и протянул его мне.
– На, смотри! Да внимательно!
Я догадывался, что там будет.
И в самом деле. Ютуб, пятьдесят миллионов просмотров. Я лежу на асфальте, в слезах, и, хлюпая, хнычу: