Хозяин Севера

Я ходила по квартире — касалась вещей, касалась мебели — и сохраняя внешнее спокойствие, плакала навзрыд внутри себя, понимая, что та, спокойная размеренная жизнь, которую я оставила перед походом с Маринной, больше никогда ко мне не вернётся.

Никогда больше.

Когда я выходила из спальни в коридор, я случайно бросила взгляд в сторону кабинета... и заметила Германа, стоявшего на пороге этой комнаты.

Как это ни странно прозвучит, но Герман сейчас напоминал мне меня саму... положив руку на открытую дверь, он стоял у самого входа — и молча рассматривал комнату.

Это ведь был его кабинет.

На лице мужчины сейчас играла лёгкая улыбка, отдававшая немного грустью. Я вспомнила, что он почти год находился в образе того страшного чудовища... то есть год отсутствовал у себя дома.

В этот момент я не подумала о том, что мне пришлось пережить по его милости; я не думала ни об ультиматумах Германа, ни о том, что он не собирается меня отпускать... я пожалела его.

Пожалела не так, как жалеют слабого или немощного —совсем не так. Но... это было больше похоже на сочувствие к человеку, прошедшему через тяжелое испытание в своей жизни.

Повинуясь какому-то, даже мне самой не до конца понятному чувству, я подошла к Герману и встала неподалеку от него. Тотчас его железная рука обвила меня вокруг талии.

— Вот так, — хмыкнул Герман и повернул голову ко мне. — Целый год здесь не был, Наташ.

— Должно быть, странное чувство? — спросила я.

— Странное... — кивнул Герман. Нахмурившись, он вдруг неожиданно признался. — Знаешь, я не думал, что одичание будет таким... Обычно, когда оборотням приходит время уйти, они обращаются в волков — человеческая сторона исчезает, и оборотень просто становится волком. Волком, который не помнит своего человеческого прошлого, но всё равно мыслит, существует... только как зверь, но всё же как-то.

Он заглянул мне в глаза.

— Одичалые замирают между двумя формами, когда ни одна из наших половин не может одержать победу: это и не животное, и уже не человек...

— Ты вообще ничего не помнишь? — спросила я.

Герман покачал головой.

— Ничего, кроме неясных теней, — он невесело усмехнулся. — Получается, я отсутствовал целый год — и хотя я ничего не помню, я чувствую... я знаю, что я изменился.

Герман кивнул на комнату, на пороге которой мы стояли.

— Но здесь всё осталось по-прежнему. Так, будто я ушёл от сюда только вчера.

Последние его слова так сильно совпали с моими собственными мыслями, что я вздрогнула... и поёжилась.

— Спасибо, малышка, — протянул Герман, поцеловав меня в макушку.

— За что спасибо? — настороженно спросила я, так и не решив отодвинуться от него сейчас.

— За поддержку.

Я молча кивнула, чувствуя себя неуютно от этого непрошеного единения с этим мужчиной... Я не хотела сочувствовать Герману, не хотела ему сопереживать — ведь именно он причиной того, что моя собственная жизнь развалилась на две неравные половины: на половину до него, и на кусочек после.

И в этом коротком, наполненном болью, кусочке я была сильно не счастлива...

Вздохнув, я осторожно высвободилась из объятий Германа и отошла подальше в прихожую. Сняв, наконец, с себя куртку, я бросила её на тумбочку, оставив газету с городскими новостями и рекламу с пиццей внизу, под курткой. Оценив, что расстояние до Германа кажется вполне приемлемым, осторожно протянула.

— Я думаю... что мне надо собирать свои вещи.

Это был мой план.

Запасной вариант, на случай, если Герман... если Герману захочется остаться у себя дома. Это ведь был его дом. А я могла пожить где угодно — лишь бы не рядом с ним.

Когда я озвучила свои намерения, я опасалась гнева Германа, но тот повернулся ко мне с озадаченным выражением на лице.

— Собрать вещи? — спросил он, нахмурив лоб. — Зачем?

— Ну... — я махнула рукой, очертив в воздухе кривую окружность. — Это ведь твоя квартира. Твой дом.

Герман как будто не понимал.

— И? — спросил он, продолжая хмуриться.

— И... я не хочу тебе мешать.

Вот только в этот момент взгляд Германа сверкнул золотом — его глаза всего на одну минуту стали желтыми, как будто звериными. Но он моргнул, моргнул ещё раз — и это странное состояние у него прошло.

— Наташа. — строго процедил Герман. — Ты говоришь ерунду.

— Это не ерунда, — максимально мягко возразила я. — Я не хочу мешаться...

— Мы одна семья.

— И мне самой не хочется с кем-то делить свой дом.

На скулах Германа заиграли желваки.

— Что ты хочешь этим сказать? — ясно сдерживая сейчас свой гнев, спросил мужчина. — Во всех мирах, во всех странах мира мужья и жены живут вместе.

— Герман...

Честно сказать, я побоялась пока заявлять, что мы не муж и жена.