Выскочила Катя. Увидев Кузьку, качнула головой в знак приветствия, но в разговор не вступила: помнила обиду. Пошла выносить ночной горшок бабки Фроси. Вернувшись, умылась, подбоченившись, встала на крыльце, глядя, как Кузька седлает Поганку. Нарочито хмурила брови: подавать ли ему завтрак или перебьется? Все же сжалилась, вынесла чугунок с вареной картошкой, подогрела, поджарила в сковороде два куска сала: так, как он любит. Поставила на стол:
— Ешь!
— Не хочу, — хмуро ответил он, не поворачиваясь. Решил проучить ее.
Катя изумленно посмотрела в его сторону, села на лавку. Не ожидала такого поворота. Обычно Кузя утром ел за троих. Подождав немного, повторила:
— Иди, а то застынет.
— А мне все равно, — ответил он и, забравшись в седло, выехал со двора. — Можешь соседской собаке отдать.
Его слова выбили у нее слезы. Он, так и не повернувшись, поехал по улице. Ссора из костра превратилась в пожар.
Перед тем, как ехать к Заклепину, Кузька свернул в проулок. Очутившись у дома на пригорке, крикнул, вызывая хозяев на улицу.
— Чего тебе? — высунулось из окна грозное лицо тетки Полины, носившей за свой вредный, противный характер неприятное прозвище Сопля.
— Стюра дома?
— Нашто тебе? Ты что, ей новый сынок?
— Нет. Так, дело есть.
— Не знаю, — пыхая трубкой, ответила сестра Стюры. — Со вчерашнего не было. Наверно, где-то на горе под пихтой ночует.
— Когда будет?
— Кто ж ее, дуру горемышную, знает? Может, сегодня к вечеру вылезет, или дня через три явится. Она мне не докладывает.
Не сказав больше ни слова, Сопля скрылась в окошке. Кузька направил Поганку в сторону конторы.
Заклепин был на месте. Распустив нарядчиков после утреннего согласования, кричал на приказчика:
— Ты мне его сыщи хучь с подземли! Ишь, сукин кот, к Вальке Рябовой настрапалился ходить? Да по мне хучь кого охаживает, а на работе быть обязан! Что я теперь без нарядчика делать буду? У меня, вон, без него забой встал. Кто наряд мужикам даст?
Привязывая Поганку под окном, Кузя понял, что разговор идет про Захара Климова. Внутри неприятно похолодело, ноги стали ватными. Идти к управляющему не хотелось, но тот выскочил на крыльцо сам: толкая в спину приказчика, дал ему такого пинка, что тот спрыгнул с крыльца на три аршина:
— Коли не найдешь Захара, сам в нарядчики пойдешь, сучья твоя рожа! И чтоб через час Будилка был в горе!
Увидев Кузю, немного смягчился, подал руку:
— Здорово ночевали! Приехал? Что, кишки натрёс? Ну-ну, не без этого. Кто с тобой приехал? Дмитрий? А что Дарья? Заболела? Ты мне как раз нужен, — позвал за собой в кабинет, — на Кресты съездить надо. Сейчас бумагу отпишу.
Дожидаясь, пока он скрипит пером, Кузька притих как мышь. Вцепившись в лавку, тупо смотрел в пол, ожидая, что Заклепин обрушит на него свой гнев. Стоило тому рявкнуть над головой: «Что, сучий потрох? Говори, как в Захара стрелял!», Кузя выложил бы ему все как на духу. До того был напуган. А тот и вправду, подняв голову, уставился на него, будто Кузька был должен золотой червонец:
— Слушай, паря! До меня только доперло: ты же с Рябовыми в одной ограде живешь? Ты там по случаю нашего хахаля не видел, он к Валентине похаживает? Нет? Точно говоришь? И вчерась не было? Куда же он, сучий кот, подевался? А у деда Мирона брага выстоялась, может, у него где-то в бане заседают?
Сдвинув брови, Заклепин внимательно посмотрел на него, опять склонился над бумагой. У Кузи едва хватило сил отвечать «да» или «нет». Казалось, что еще один вопрос, и он свалится с лавки. Спасло то, что где-то на площадке бахнул взрыв. Подскочив, Заклепин посмотрел в окно, передал ему бумагу, бросился в коридор:
— Коробкову в руки отдай. — И с крыльца, грозя в воздух кулаком: — Что они там черти рвут?.. Щас по само никуды вставлю, чтоб взрывчатку экономили!
Кузька — ни жив ни мертв. Ковыляя, дошел до кобылы, трясущимися руками развязал уздечку, но забраться на Поганку не смог: не хватило сил. Так и повел ее за собой через площадь мимо золотоскупки. На крыльце Пантелей:
— Ты далеко? Заклепа говорил, скоро в опять город поедешь? Пока не говорил? Как поедешь, скажешь. Письмо брату передашь. Он тебе тоже ответит. Я тебе за это рубль дам. Согласен? Да ты что, как веревка? Тебе плохо? Болеешь или есть хочешь?
Кузе стыдно просить, но качнул головой:
— Дай в долг немного колбасы и сухарей, утром не ел, с собой не взял.
— Да пожалуйста! — вытянул руки на уровне груди тот. — Конечно, дам! — заскочил в лавку, через минуту вернулся, вынес кольцо копченой колбасы и треть каравая хлеба: — Бери, Кузька! В долг не надо, так ешь!
Поблагодарив его, Кузька спрятал еду в дорожную сумку. У самого одна мысль, как быстрее добраться до ручья: есть охота, кажется, что кишки, как телега, брякают. Настроение поднялось, силы прибавилось. Забравшись в седло, быстро поехал в сторону Кресто-Воздвиженского прииска.