Хозяин урмана

— Привет, злыдень! — оскалился Ондрейка. — Долго же тебя дожидались.

— Господь всемогущий, обереги, вразуми мя, раба твово… — забормотал мужик и вдруг рванулся с земли, будто взлетел.

Он ударил плечом Бутырку в дых, так что казак, охнув, сложился пополам. Ондрейка, как более опытный в рукопашных поединках, среагировал на бросок, отшатнулся от удара головой в лицо, но сам тоже промахнулся, едва задев кулаком ухо противника. Мужик, не останавливаясь, рванул в темноту церковного двора, видимо, прекрасно ориентируясь даже в потемках. И, наверное, ушел бы, но опомнившийся Головастый выхватил из-за пояса кистень и метнул вдогонку беглецу. Тяжелая свинчатка впечаталась тому между лопаток, почти в основание шеи, и мужик без звука нырнул ничком, врезавшись головой в стену дровенника.

Шум получился изрядный. На него из окна горницы выглянул отец Елисей, держа в руке масляный фонарь.

— Что же вы делаете, ироды?! — возмущенно прогудел священник, силясь разглядеть, что творится во дворе.

— Спокойно, отче, — громко откликнулся Ондрейка. — Все ужо сделано. Колдуна взяли, ничего не сломали.

— Господи, прости мне грех сей, не корысти ради, а токмо к вящей славе Твоей… — забормотал Елисей и поспешно прикрыл окно.

Головастый помог встать отдышавшемуся напарнику, ободряюще похлопал по плечу.

— Ну, что, друже, взяли злыдня под микитки?.. — И оба с натугой поволокли бездыханного пленника с церковного двора.

* * *

Колобов с утра пребывал в прекрасном настроении. Плененного накануне беглого скитника запихали в ту же тюремную клеть, где раньше сидел Кёлек, а добро из мешковины пустили на казацкий общак, разделив припасы по справедливости между всеми членами отряда.

Плотно позавтракав поповским окороком и пшенной кашей, Никита прихватил с собой верного Ондрейку и отправился допрашивать пленного. Остяк увязался за ними по собственному почину, но урядник возражать не стал — авось пригодится.

При рассеянном дневном свете, сочившемся через узкое оконце, скитник выглядел более человечно, чем ночью. Обыкновенный мужик, работяга — широкие покатые плечи, длинные узловатые руки с большими кистями, крепкие, чуть коротковатые ноги. Правда, зарос по самые глаза, так ведь не в городе живет.

Пленник в свою очередь разглядывал казаков — внимательно, даже чересчур, будто запоминал в подробностях. Но не было в его взгляде ни страха, ни злобы — одна печаль.

— Ну, здоров будь, дядя, — начал разговор Никита, усаживаясь напротив скитника на прихваченный со двора табурет. Он постарался придать голосу суровость и требовательность. — Рассказывай, как тебя звать-величать да где твои сродственники обретаются? Не то устали ужо мы вас по весям-то разыскивать…

Пленник, однако, отвечать не торопился, переводил пронзительно-синий взгляд с одного на другого, потом упер в остяка, выглядывавшего из-за плеча Головастого.

— Нан руси пила валлан па рапитты ахтыя лыват, айлат? — пробурчал низким, хриплым голосом скитник.

— Па хуты, пираш! Кёлек нётыйлан руси, — с оттенком гордости ответил остяк и ткнул пальцем в Колобова: — Мун катллан вэвтам хантэн!

— Что он говорит? — нахмурился Никита. — По-каковски это?

— Это наречие черных хантов, что на болотах живут, — зачастил Кёлек. — Лесной спросил, служу ли я вам… то есть воеводе острога? А я ответил, что помогаю добровольно, потому что вы, — он кивнул на казаков, — поступаете правильно…

— И в чем же наша правда? — прищурился Колобов.

— Ну… вы же ловите беглых, лихоимцев всяких… — смутился остяк.

— Ага, их самых! — оскалился Ондрейка. — А энтот что ж, разучился по-русски гутарить?

— Не, — вздохнул Никита, — это он нас на слаб/о /проверяет. А зря, дядя! — обратился он снова к пленнику. — Турусы нам с тобой разводить некогда. Не заговоришь, на колбасу собачью пущу! — неожиданно рявкнул урядник так, что вздрогнул даже Головастый.

— Ты глотку-то не дери, служивый, — спокойно произнес пленник, — она тебе, чай, еще сгодится. Имя тебе мое вовсе даже ни к чему, а вот насчет скита в урмане… отчего ж не проводить! — Он вдруг осклабился в почти зверином оскале. — Мы добрым людям завсегда рады.

— А штой-то ты такой любезный вдруг стал? Ежели задумал чего…

— Бог с вами, господин урядник! Ну, кто вам сказал, что я — дремучий колдун или мужик сохатый? — пленный вдруг заговорил совершенно правильным языком. — Я студент Ее Императорского Величества Академии Артемий Сукнов. Правда, бывший…

— О как! — изумился Колобов. — Студент-скитник. Надо же!

— А что в этом странного?

— Так ты, господин студент, еще и лицедей знатный — так отца Елисея провести, это ж суметь надобно!..

— Никто его за нос не водил, — посерьезнел Сукнов. — Я к скитникам прибился с год назад… Ну и решили, что мне сподручней будет в город-то ходить…

— А почему тогда поп тебя Феофаном называл? — встрял Ондрейка. — Я сам слыхал вчерась под окном. И говорил ты как заправский старовер…

— Обычная предосторожность, не более…

— Темнишь, студент! — снова заговорил Никита. — Да и какой ты студент? Тебе ж годов этак под сорок?

— Двадцать восемь, господин урядник. Но сие уже неважно. В общем, отведу вас к скиту, обещаю…