— Я не преувеличиваю. Росту в нем было, наверное, больше двух метров. Саша у меня высокий, а все одно гостю этому едва до уха достал бы.
— В самом деле, Гулливер какой-то!..
— Да, и в плечах — косая сажень, как раньше говорили. В двери-то боком проходил и пригнувшись! — Антонина Ильинична зябко передернула плечами.
— Надо же! — Я быстро прикинул: высота стандартного дверного проема как раз два метра, а ширина для входной двери обычно сантиметров восемьдесят. Если «лешак» проходил боком и пригнув голову, то был он никак не меньше двухсот десяти или даже двухсот пятнадцати сантиметров росту и плечи имел не менее девяноста сантиметров. Чудовище, а не человек! — И что же было дальше?
— Саша провел его в кабинет и закрыл дверь.
— И не представил вам?
— Н-нет… — Женщина снова растерянно посмотрела на меня, осознав новую необычную деталь в поведении мужа. — Саша только сказал: «Это очень важный человек, Тоня. Нам надо срочно поговорить…»
— А о чем они говорили, вы слышали?
— Нет. Я никогда не подслушиваю разговоры Саши, если вы об этом!
— Извините, Антонина Ильинична, не хотел вас обидеть. — Я совершенно искренне прижал руку к груди.
— Не слышала. Хотя и хотелось… Так, отдельные слова… Речь шла, по-моему, про какой-то скит.
— Наверное, про одно из современных староверческих поселений в тайге?
— Может быть… Действительно, этот… великан мог быть скитником!
— Почему вы так решили?
— Так он мало что здоровый, еще и зарос по самые глаза.
— В смысле?
— Ну, бородища у него лицо обросла почти полностью, да и волосы длинные, давно нестриженные. Он их шнурком в хвост затянул. И еще… — Женщина непроизвольно сморщилась. — Дух от него шел, как…
— …от бомжа?
— Нет. Как от зверя!
Теперь настала моя очередь удивляться.
— Уточните, пожалуйста.
— Ну, запах был похож, как… в зоопарке среди клеток с хищниками.
— Псиной, что ли, вонял?
— Нет, не совсем… Другим зверем… Не могу припомнить…
— Ладно. Позже уточним, если понадобится. — Я снова раскрыл блокнот. — И что же было дальше?
— Ничего. Они проговорили до ночи. Спорили, кажется. — Женщина потупилась, перебирая концы расшитого платка, накинутого на плечи. — Не дождалась я, когда он уйдет, ушла в спальню. — Она подняла на меня взгляд, полный сдерживаемых слез. — А утром Саша исчез!
— То есть ушел, пока вы спали?
— Не знаю! Может быть, он вообще не ложился…
Антонина Ильинична спрятала лицо в ладонях, плечи ее затряслись. Я не стал ее успокаивать, прекрасно зная, что лучше дать человеку выплакаться, выплеснув со слезами скопившееся нервное напряжение.
Плакала она недолго. Минут через пять выпрямилась, вытерла покрасневшие глаза концом платка.
— Дмитрий Алексеевич, вы мне поможете?
— Я постараюсь, Антонина Ильинична, — честно сказал я, пряча блокнот. — Вы разрешите мне осмотреть кабинет отца Александра?
— Конечно, пойдемте…
Комната на кабинет походила мало. Светлое квадратное помещение с беленым потолком и стенами — никаких новомодных обоев и потолочных плиток. Посередине — люстра на четыре лампочки. В красном углу, как положено, полка с ликом Сына Божьего, а на противоположной стене неожиданно обнаружилась внушительная картина с изображением среднерусского пейзажа. Более мелкие пейзажи висели в простенке между двух окон, прикрытых веселыми светло-зелеными занавесками. Слева от входа располагался вполне современный обитый кожей диван. Вдоль правой стены шел стеллаж с книгами, а левее стоял двухтумбовый старинный письменный стол под зеленым сукном с чернильным прибором и пресс-папье в виде скачущего оленя. Стопка бумаг, телефонный аппарат «Панасоник», брошенная шариковая ручка «Пилот». И два стула, валяющиеся на полу. Первый — прямо у стола, выглядывая из-за него спинкой, а второй как раз под люстрой. Возле стеллажа на полу лежали два увесистых тома Большой советской энциклопедии. Остальные тома заняли полторы средние полки, и было видно, откуда выпали эти два.
— У Александра часто такой беспорядок?
— Нет… Вообще не бывает… — Антонина Ильинична изумленно оглядывала кабинет. — Еще вчера вечером тут все было на месте…
— Так! — Я мгновенно подобрался. — Ничего не трогаем! Вызываем милицию.
— Зачем?!
— Налицо явные признаки проникновения.
— Но кто же?..
— Вот пусть специалисты это и выясняют. — Я набрал знакомый номер, проигнорировав всем известный «02». — Привет, Олежек!
— И тебе не хворать. — Голос Ракитина не вселял оптимизма. — Ну, что у нас плохого?
— Какой ты сегодня приветливый и жизнерадостный!.. — не удержался я.
— Еще один подобный звук, и я кладу трубку, — желчно пообещал Олег.
— Ладно, бука… Я звоню с места преступления.
— Убили кого?..
— Пока не знаю. Но пошуровали в кабинете предполагаемой жертвы основательно.
— Адрес?
— Яковлева, десять…
— Так это ж церковь старообрядческая!
— Именно.
— Ох, и горазд же ты, Димыч, на сюрпризы! — желчи в голосе Ракитина прибыло вдвое. И я его прекрасно понял: любое расследование, связанное с церковью, как правило, сильно осложнялось самими же служителями культа, требовавшими от органов предельного такта и соблюдения всех норм и канонов при сборе вещдоков и допросов участников следствия.