Храбр

Повлияло и бурное детство. Чего стоило одно только лето: пока отец на Дунае громил булгар, к Киеву приступили степняки. Обороняла стольный град бабушка с тремя внуками. А навели печенегов – греки. У которых бабушка в свое время крестилась, обновила с ними торговый договор и была провозглашена русской архонтессой. Вот только договор договором, христианство христианством, а слабину попробуй дай – съедят. Бабушка тогда сказала: доверять безоглядно можно лишь тому народу, который ты в землю втоптал.

А отдельному человеку – понял с годами мальчик – вообще никакому доверять нельзя. Горькая истина: у князей нет друзей. От этого хотелось плакать и кого-нибудь убить.

Жизнь проходила мимо мальчика. Братья не любили младшего княжича, бабушка была к нему добра, но холодна, отца он почти не видел и скорее боялся, чем уважал. Мать, когда-то бабушкина ключница и любимица, теперь жила в своем вотчинном селе и не казала носу в Киев. Если братьям хотелось мальчика побольнее уесть, они звали его – эй, робичич! Жестоко, несправедливо, но поди возрази, рожден от рабыни, и все тут. Ключник – холопья должность. Это необходимо: такую огромную власть, какую имеет в княжем тереме ключник, а на дворе тиун, можно доверить только рабу. Который на время холопства будет и сам не свой, и вообще не человек – он глаза, руки, голос хозяина.

Когда мать понесла, тут же перессорились все. Говорили, бабушка кричала так, что едва не лопалась посуда. Отец благоразумно удрал в поход. Мать вылетела со двора, спасибо что живая. Но поостыла в бабушке злая варяжская кровь, и младший княжич был признан по всем правилам.

Позже он иногда жалел об этом.

Пока не сообразил: невезучий в мелочах, княжич был удачлив по-крупному. Сколько его шпыняли, ставили на место, затирали и отодвигали, зато ни у кого не было такого замечательного дядьки. Дядя по матери годился княжичу возрастом скорее в старшие братья. Он-то и стал ему вернейшим товарищем, защитником, учителем. Тем другом, каких у обычных князей не бывает.

Дяде тоже если везло, так по-крупному. Их совместный с князем запас удачи был огромен, и едва предоставилась возможность, они своего не упустили. Это была отчаянная гонка за властью. Когда вдруг оказалось, что все кончено, что князь теперь – великий князь и можно больше ничего не опасаться… Впервые в жизни ничего не опасаться… Закружилась голова. Князь от растерянности запил. Более-менее приходил в себя, только чтобы позаботиться о будущем опостылевшей жены и взять новую.

Всем остальным занимался дядя. Со стороны казалось – правит князь, отдает поручения, вникает в дела… Как бы не так. Отойдя от винного угара, князь подумал: опять крепко повезло. И привычно дяде позавидовал – вот же добрый молодец. Красив собой, могуч, умен, один целой дружины стоит.

Дядя умел править не хуже князя. Да чего там – лучше. Еще он был силен, отважен и мог завалить кого угодно в честном поединке.

Однажды дядя одолел жуткого громилу, вломившегося на двор с какой-то глупой просьбой, да еще и босиком, сапоги через плечо. Наглец выкликал к себе тиуна. Дядя засветил наглецу по уху, а тот в ответ навернул дядю сапогом. Дядя как стоял, так и сел.

– Тебе чего надо, варяг хренов? – спросил он, держась за голову.

– Мне за ловлю разбойников не плачено! – заявил варяг хренов.

– Теперь и не будет, – сказал дядя, с трудом вставая на четвереньки. – Ну, молись своим богам.

Произошла чудовищная драка, после которой дядя несколько дней ходил, кряхтя и охая. Варяг был силен и ловок, но дядя оказался быстрее и хитрее.

– Учиться тебе еще и учиться… – пропыхтел дядя, сидя на груди поверженного громилы и умываясь кровью.

– На себя посмотри, – прогудел громила.

– Ты кто вообще? – спросил дядя.

– Ну, Ульф Урманин.

Дядя огляделся. Свидетели, опасливо державшиеся поодаль – все больше стража да гридни, – согласно закивали.

– Однако! – буркнул дядя. – Как же ты меня не прибил?

– Постеснялся, – шепнул громила. – Слезай давай, ишь расселся, дышать тяжко.

– Коли ты Ульф, можешь звать меня Торбьёрн, – сказал дядя, слезая.

– Я знаю, кто ты, – ответил Ульф с достоинством, ощупывая помятую грудь.

– Знаешь – и не побоялся?..

Ульф встал и подобрал свои огромные, чуть не вдвое больше человечьих, сапоги.

– Не-а, – сказал он. – Не побоялся.

– Тебе правда не заплачено?

– Теперь и не будет. Уговор дороже.

– Ну, ты… – дядя замялся, не зная, как выразить свои чувства. Коротко оглянулся на терем. Князь подсматривал, он это знал.

Дядя снял с шеи тяжелый золотой крест.

– Будь мне братом крестовым, – сказал он, надевая крест на Урманина.

Тот попробовал обнову на зуб и прогудел:

– Ладно. Когда окрещусь, свой тебе отдам.

– Окрестись, – дядя кивнул. – Это пригодится. Дай я тебя, что ли, поцелую, зверюга ты такой.