Храбр

Илья увидел эту картину так ясно, что едва не содрогнулся. Если хромец возьмет Киев, то поступит, как в свое время его отец, – перережет остальных братьев. Разве князь тмутараканский уцелеет, руки коротки достать. А еще хромой припомнит детские обиды – тоже всем, до кого дотянется. Начнет с Добрыни. Старые новгородцы только обрадуются, захотят голову воеводы – память о Добрыне-посаднике осталась дурная. Что будет делать воевода? Нельзя его бросать тут без подмоги. Нельзя…

Добрыня и князь совещались. Илья, ничего не слыша, разглядывал князя. Пытался учуять, сколько в запасе времени: успеет он сбегать в Херсонес и обратно или нет. И старался отрешиться от боли в груди – князя было жалко.

Еще было жалко Добрыню, себя, Русь, всех.

– А?

– Ты знаешь в лицо херсонского протоспафария? – повторил воевода.

– Прото – что? – переспросил Илья.

– Ты вроде разумел по-гречески.

– Ну… Не такие же слова!

На самом деле Илья по-гречески знал чуть больше, чем пресловутый Хакон Маленький по-нашему. Тот мог сказать «здравствуй», «торгуем по моим ценам», «отдай все, тогда не убью» и «хочу эту женщину». Варягу хватало, и умер он от старости.

– Есть спафарий, есть протоспафарий… – начал объяснять Добрыня.

– Кто такой стратиг? – вступил князь.

– Воевода! – перевел Илья.

– Верно. Стратига херсонского видел?

Илья почесал в затылке.

– А я обоих должен прибить, – уклончиво спросил он, – и стратига, и этого прото?..

Князь рассмеялся, смех перешел в надрывный кашель.

– Нет, – сказал Добрыня. – То есть обоих, но это один человек. Георгий Цула – стратиг и протоспафарий фемы Херсонес и Климаты. Желательно его не бить, а скрасть, однако приказать не могу, тут уж как повезет.

– А Денис стратига знает? Может, он мне покажет?

– Знает. И Денис знает, и Иванище Долгополый.

Илья удивленно поднял брови.

– Если Ивашка успеет туда подойти, – напомнил князь, откашлявшись. – Что-то мне все это не нравится. Послали каких-то сопляков белобрысых, с ними толстого грека, а теперь еще такого зверюгу, которого видать за полет стрелы – да-да, это я про тебя, зубы не скаль. Добрыня, оставь мне Илью. Он хромого держать будет, когда я ему вторую ногу в кочергу согну!

– Мне больше некого отправить в Херсонес, – сказал воевода. – А насчет образины – паломничью рясу наденет и клобук пониже опустит. Если затею возглавит Илья, мы будем спокойны. Он всех одержит, и ловцов, и Дениса, и Иванища. Может, ничего путного у них в Херсонесе не выйдет, но с Ильей хотя бы глупостей не натворят.

– Лучше пусть у них выйдет, – решил князь.

– Это уж как пойдет.

– Вот я и говорю. Слышал, Илюша? Ты там постарайся. Эх, с тяжелым сердцем отпускаю тебя…

«С тяжелым сердцем ухожу», – хотел ответить Илья, но промолчал, только нагнулся еще раз поцеловать князю руку. Слабую руку, однако не совсем мертвую. Немного времени еще было.

Значит, надо все успеть.

* * *

– Ты чего такой мутный? – спросил Добрыня, когда они вышли на двор. – Сердишься? А-а, думаешь…

Как обычно при глубоком раздумье, Илья стоял, взявшись руками за пояс и опустив голову.

– Убрать бы туровского подальше от Киева… – буркнул Илья.

– Ого! – Добрыня нагнулся, пытаясь заглянуть витязю в глаза.

– А на Новгород идти прямо сегодня.

– Ого! – повторил Добрыня. – Да ты, брат, похоже, решил, что князь не жилец.

– Ага.

– Вот это видел? – Добрыня сунул храбру под нос кулак.

Илья хмуро кивнул.

– Забудь! – приказал воевода. – Выздоровеет. Каждый год ему по весне худо. Возраст, ничего не поделаешь.

– Понимаю. Но все-таки…

– Отцу лучше знать, как поступать с сыновьями, – отрезал Добрыня. – Они князья, пускай сами разбираются. Нам положено исполнять приказы и не лезть.

– Я хотел бы знать… – сказал Илья с редкой для себя робостью. – Извини, если много на себя беру… Когда туровский с хромым перегрызутся за киевский стол, где будешь ты?

Добрыня от неожиданности отступил на шаг. Присмотрелся к Илье так и эдак. Зачем-то подергал себя за бороду. Огляделся – не подслушивает ли кто. Но двор был пустынен, только стражники у ворот прятались в тень.

Илья ждал. Добрыня снял легкую раззолоченную летнюю шапку, повертел в руках, снова надел.

– Ты сам выбрал себе князя, – сказал он наконец. – Захочешь, выберешь еще. Я – не выбирал. И другому моим князем не быть.

– Так где мне искать тебя?

– Не прощайся… – сдавленно взмолился Добрыня. Илья не думал когда-нибудь увидеть воеводу испуганным, а вот – увидел.

– Я не прощаюсь, брат. Я спрашиваю – где?

Воевода опустил глаза. До него, похоже, дошло: Илья учуял близкую смерть князя. Эта смерть должна была повлечь за собой опасную перемену для самого Добрыни и его сына. Но Константина Добрынича недаром прочили в новгородские посадники – тот годами жил в Новгороде, был то ли соглядатаем князя при хромом отпрыске, то ли тайным послом между ними. Судьба Константина в случае передела киевского стола могла оказаться равно завидной и горькой. А вот Добрыню хромец не простил бы ни по какому. На матери хромого великий князь женился насильно, родителя ее убил, и руку к кровавому сватовству приложил воевода. Такое уж было время.