Храбрые сердца однополчан

Не знаю, как воспринимал Михаил Ильич мою критику в адрес некоторых штабных офицеров, к тому же высказанную в довольно нелицеприятной форме. Хмуро молчал тогда генерал, покручивая усы. Но несколько времени спустя прислал он мне письмо, в котором по достоинству оценил действия личного состава полка, подчеркнул боевую инициативность его офицеров. Между строками можно было прочесть и то, что он и критику мою признал.

Я попытался здесь по крайней мере с двух точек зрения проанализировать боевой эпизод, имея в виду и такое обстоятельство: эпизод этот чем-то похож на возможный вариант самостоятельных действий полка в обстановке современного боя. Тем более что нынешний мотострелковый полк обладает куда большей маневренностью, имеет несравненно большую ударную силу. Смело отрывай его от главных сил дивизии, выводи глубоким маневром, громи противника там, где он и не ждет.

ГЛАВА 11

И ЧТО ПОЛОЖЕНО КОМУ…

Наверное, о каждом офицере нашего 87-го гвардейского можно написать повесть, если бы за дело взялся настоящий писатель. В моей же книге воспоминаний личность того или иного командира, политработника вырисовывается лишь отдельными штрихами, больше говорится о самих событиях войны.

На этих страницах не раз упоминался как непременный участник многих боев Александр Дятлов, командир подразделения пулеметчиков. Он проявлял в ратных делах высочайшую воинскую доблесть. Его любили, уважали, на него надеялись. Когда ему присвоили звание Героя Советского Союза, однополчане радовались так, будто в Указе Президиума Верховного Совета напечатана фамилия каждого из них.

В начале апреля, когда бои в Курляндии продолжались не стихая, а наш полк был временно выведен на переформирование, генерал-лейтенант М.И.Казаков приехал к нам, чтобы вручить от имени Президиума Верховного Совета СССР высокие награды.

Огромная волна чувств захлестнула меня, когда генерал вручил Золотые Звезды Героя Советского Союза командиру пулеметной роты старшему лейтенанту А.Дятлову и мне. То же самое, видимо, испытывал и Александр. Одним Указом нам с ним было присвоено высокое звание, в один день вручены награды.

Как вот сейчас рассказываю, так и тогда я думал не о себе, а об однополчанине, стоявшем рядом со мной перед строем гвардейцев. В моих глазах он был человеком необыкновенным. Волнение и теперь, когда пишу, овладевает мною, и заранее прошу прощения у читателя, если рассказ о храбром командире «пуль-роты» получится не совсем складным. Из множества впечатлений выберу, на мой взгляд, самые яркие.

Долгое время Дятлов командовал пулеметным расчетом, затем взводом, будучи в сержантском звании. Когда с ним заговаривали о перспективе стать офицером, он отмахивался: «Не до того мне нынче. Фрицев косить надо — вот в чем моя крестьянская забота!» И садился где-нибудь в сторонке, покуривая, думал, наверное, о том, что близится боевая страда, а во взводе всего два пулемета, один из которых порой отказывал. Дело-то было в сорок третьем…

И тогда и потом Дятлов шел со своими пулеметчиками по самой серединке военной дороги, объятой огнем, всегда в первых цепях атакующих и в последних рядах отступающих. Сам оставался жив-здоров и людей не терял, кроме как в исключительных случаях. Ну, выйдет у него за год из строя один, два солдата — не больше. Как он умудрился сберечь «пуль-взвод» в аду боев, трудно представить, тем более что в тяжкие времена, когда война была на изломе, срок службы в пехоте порой определялся неделями и днями.

Да и вообще немало загадок было в личности Дятлова — кряжистого, светловолосого сибиряка с редким роем веснушек на простоватом лице. Внешне и впрямь простоватое лицо: серые, широко расставленные глаза, шершавые от ветра губы, морщинки на лбу. Но стоило пристальнее вглядеться в это лицо, и угадывался характер, просвечивало обаяние. А когда присмотришься к его делам да вникнешь, что к чему, вроде и тут проясняется все в своей мудрой простоте.