Храм Луны

Для меня началась удивительная пора. Восемь или девять месяцев я жил, как никогда прежде, и до последнего мгновения той поры, как и во все иные годы, прожитые мной на этой земле, я не был ближе к человеческому представлению о райской жизни, чем тогда. Дело было не только в деньгах (хотя и деньги не стоит недооценивать), но и в той молниеносной перемене, которая произошла. Смерть Эффинга сняла с меня бремя зависимости от него, и в то же время Эффинг снял с меня бремя зависимости от мира, а поскольку я был молод и довольно мало об этом мире знал, то и представить себе не мог, что счастливая пора может кончиться. До этого я словно блуждал в пустыне, и вдруг — как гром среди ясного неба — предо мной явилась Земля обетованная, мой Ханаан. Первое время я только и мог, что ликовать и, благодарно преклонив колени, целовать землю, на которой стоял. И разве можно было тогда предположить, что все обретенное разрушится, представить, какое изгнание из рая уготовано мне впереди.

Где-то через неделю после того, как я получил оставленные мне Эффингом деньги, Китти закончила очередной курс, а к середине июня мы уже нашли себе жилье — меньше чем за триста долларов в месяц. Мы поселились на просторном и пыльном верхнем этаже дома на восточном Бродвее, неподалеку от Чатем-сквера и Манхэттен-бридж. Это был самый центр Китайского квартала. Все переговоры вела, конечно же, Китти; благодаря своим связям с китайцами она уговорила домовладельца сдать нам этаж в рассрочку на пять лет и частично оплатить ремонт, который мы сделаем в доме. Был 1970 год и, если не считать горстки живописцев и скульпторов, снимавших чердаки под свои студии, жить в старых торговых зданиях в Нью-Йорке только-только входило в моду. Китти захотела устроить здесь зал для занятий танцами (площадь нашего жилья была свыше двух тысяч квадратных футов), а меня увлекала перспектива пожить в этом бывшем складе с торчащими повсюду трубами и ржавым жестяным потолком.

Мы купили подержанную газовую плиту и холодильник, оплатили установку в ванной допотопного душа с подогревателем. Прочесав улицы в поисках выброшенной мебели, обзавелись столом, книжным шкафом, четырьмя стульями и шатким облезлым бюро, потом купили матрац из пенопласта и кое-какие кухонные принадлежности. Всей нашей мебели на таком огромном пространстве и видно не было, но мы оба терпеть не могли захламленности — непрезентабельный минимум обстановки нас не смущал и к иным дополнениям мы не стремились. Чем транжирить деньги на обустройство жилья — я и так потратил на него почти тысячу долларов — я решил вместе с Китти побродить по магазинам и присмотреть новую одежду. Все, что нужно было мне, я нашел за какой-нибудь час, а остальное время мы посвятили выбору красивого платья для Китти. Мы шлялись из магазина в магазин по всему городу, и только вернувшись в Китайский квартал, наконец нашли то, что хотели: чипао, шелковое платье сочного цвета индиго, украшенное красно-черной вышивкой. Это был идеальный костюм для Повелительницы драконов, плотно облегавший грудь и бедра, с длинным боковым разрезом. Цена оказалась баснословной, и я помню, как сжал руку Китти, чтобы она не возражала: на это, по моему мнению, стоило потратить деньги. Мне всегда очень нравилось, когда Китти надевала это платье. Если мне казалось, что оно зависелось в шкафу, я всякий раз изыскивал невинный повод сходить вдвоем в приличный ресторан — просто ради удовольствия посмотреть, как ее изящная фигурка будет проскальзывть в синий шелк Китти всегда чутко улавливала мои сластолюбивые мысли, и поняв, как волнует меня это чипао, иногда по вечерам надевала его и дома. И это было началом чудесной ночи.

Китайский квартал был для меня как чужая страна: каждый раз, когда я выходил на улицу, меня охватывало чувство смущения и собственной неуместности. Это тоже была Америка, но я не понимал, о чем говорили вокруг, не мог постичь того, что вокруг происходит. Даже когда я познакомился с соседними торговцами, наше общение, кроме утилитарного, состояло лишь из приветливых улыбок и выразительной жестикуляции, языка знаков, лишенного какого бы то ни было конкретного значения. Дальше немой внешней стороны жизни в Китайском квартале я проникнуть не мог, и порой это напоминало сон, в котором идешь сквозь толпы теней в масках. Вопреки моим опасениям, роль чужака мне не претила. Наоборот, некая чужеродность меня странным образом воодушевляла и обостряла восприятие новой обстановки. Нет — казалось мне — я не просто переехал в другой район города. Я обошел полсвета на пути к этой земле, и, естественно, все было здесь мне незнакомо, даже я сам стал другим.