Храм Вечного Огня

Видимо, мне и в самом деле придется перед Димкиными заклинаниями особо тщательно поработать с американками, потому что печати на них будут ставить сразу и Ника, и отец Александр. Дело в том, что в случае, если реципиент будет относиться к нам враждебно, то возможны любые негативные последствия, вплоть до самопроизвольного подрыва сразу обеих печатей. С учетом того, сколько разнополярной энергии Ника и отец Александр закачают в свои печати, мощность взрыва, высвободившаяся при конфликте пары хаос-порядок, может быть эквивалентной двум-трем Хиросимам.

А так как нам тут такого не надо, то требуется или полностью отменить операцию, или убрать из сознания американок ту навязчивую враждебность, о которой говорил Димка. А дальше мы уже естественным путем сумеем убедить их в том, что мы не такие страшные, какими нас малюет американская пропаганда по CNN. Видимо, как бы я ни противилась такому исходу, но придется проявить некоторое ограниченное насилие над этими тремя личностями, потому что бросить их здесь совсем без средств к существованию было бы еще хуже.

Собрав в кулак всю свою решимость, я дождалась, пока Лилия и Зул не покончат с Мэри (в переносном, конечно, смысле) и попросила американку прилечь на стоящую чуть поодаль кушетку (так, кажется, работают их американские психоаналитики), а сама села на стоящий рядом стул.

– Закройте глаза, – сказала я ей тихим расслабляющим голосом, к которому была добавлена изрядная порция чисто магического воздействия, – ваши веки наливаются тяжестью, вы спите, но при этом все слышите.

– Да, Анна, – пробормотала Мэри, не открывая глаз, – я сплю и хорошо вас слышу.

– Замечательно, Мэри, – произнесла я, сделав над головой и телом женщины несколько пассов ладонями, устанавливая покров покоя – простенькое заклинание, которое я обычно применяла для того, чтобы детей ночью не разбудил малейший шорох или шум. Яна мне уже говорила, что сон под этим покровом покоя особо сладок и приятен, а еще под него никогда не залетают комары. На Мэри это заклинание подействовало точно так же, как и на Яну – она вытянулась, расслабилась, и, кажется, даже причмокнула губами.

Убедившись, что американка полностью расслабилась, я собрала воедино всю свою решимость и, затаив дух, скользнула в самый центр ее сознания. То, что я там увидела, привело меня в самый настоящий ужас. Ничего общего с внутренним миром Анастасии. Напротив, у Мэри обстановка внутреннего мира была наполнена устрашающими и отвратительными символами, говорящими о том, что она склонна к гомосексуальной лесбийской любви и любит щекотать свои нервы измышлениями на тему людоедских ритуалов, в которых она попеременно выступала то жертвой, то палачом.

Но это все было бы всего лишь ее личным дело, если ли бы рядом с ее комплексами и неврозами не громоздились бы горы такого же политического дерьма, которое практически с рождения вливалось в голову Мэри из телевизора, орущий экран которого располагался на самом видном месте, и интернета – и мы, русские, занимали среди этих комплексов почетное первое место. Не зря Сергей Сергеевич не доверял этой особе, совсем не зря – в таком состоянии ее ни в коем случае нельзя было допускать к оружию, она обязательно кого-нибудь или убьет, или искалечит, не зря же такое большой число американских ветеранов совершает внешне немотивированные убийства.

И ни одного намека на привязанность хоть к одному живому существу – хоть к родителям, братьям-сестрам, хоть к любимому мужчине, хоть к детям, которых у Мэри пока еще не было и которые, если дело так пойдет и дальше, так никогда и не появятся. К тому же Мэрино Эго – полуголая седая старуха, раскрашенная разными красками, как индеец на тропе войны – с криком: «Уходи отсюда, уходи!» – кинулась на меня из темного угла с какой-то палкой, похожей на ручку от швабры, и мне пришлось защищаться от нее еще одним сонным заклинанием. Грохнувшись прямо на затоптанный и заплеванный пол, Эго захрапело, а из кармана у него выкатилась полупустая бутылка виски «Джонни Уокер». Пожалуй, вот еще одно отличие – у Анастасии Эго было намного моложе, чем тело, а у Мэри, как выяснилось, наоборот.

Я стояла и растерянно озиралась по сторонам. Тут следовало бы как следует убраться и выкинуть всякую дрянь – но это же была не своя несчастная родная душа, как у Анастасии, которая просила у нас помощи, а чужая, злобная фурия, привыкшая жить только для себя, а также ненавидеть и презирать всех, кто хоть чем-то от нее отличается. Она возьмет все, что мы сможем дать, а потом, не испытывая ни малейшей благодарности, обманет нас и предаст из-за малейшей выгоды.