Хранящая прах

Немея помогла со сборами, расчесала волосы, вплела в косы тяжелые кованые подвески, одела на лоб сенсилл[1], покрыла голову кадфой. Вновь став Сугар, вышла Мирина из шатра, велев воличанке идти с ней. Нужно было дождаться Садагат, да кто знает, как скоро та вернется. На улице уж потемнело, и воздух осел тяжелым дымным смогом от множеств кострищ, что разожгли воины. И вроде напоминало все прежний аул, полнившийся неспешной жизнью, но не так, как было раньше. Тоскливо вдруг сделалось от того, что пришлось покидать людям обжитые места, снова отправившись в путь.

Возле шатра хана мужчин много — пара стражей у входа, а дальше полыхали огни, и тени мелькали тут и там, тянулись из глубины становища голоса, да только речи валган не разобрать. И каково же было удивление Мирины, когда из шатра хана вдруг вышла Садагат — так вот где была весь вечер! Она что-то сказала подошедшему мужчине, сильному и статному.

— Это и есть брат хана, — шепнула притихшая рядом с княжной Немея.

Мирина оглядела его лучше: черноволосый, смуглый, с острыми скулами — тусклого света хватало разглядеть его, только схожести с Вихсаром мало, что-то неуловимое только: линия носа, очертание бровей и лба. Выслушав знахарку, Айшат опустил голову и некоторое время смотрел в землю, потом поднял взгляд на валганку и, что-то ответив, пошел обратно вглубь становища. Знахарка же, посмотрев в его сторону, все еще не замечая княжну, подняла взгляд к небу, долго смотрела в недра черноты, и какая-то тревога читалась в ее облике — случилось что? Волнение всколыхнулось внезапно.

— Ступай назад, Немея, если долго не будет меня — можешь не ждать, — велела Мирина и вышла под свет факелов.

Знахарка повернулась.

— Что-то случилось, Садагат?

Женщина оглядела ее тепло.

— Раны открылись, и жар поднялся. Я иду трав сварить — это должно помочь, — ответила как-то устало.

— Он один?

Женщина только задумчиво кивнула, и Мирина, виновато отведя взгляд, шагнула за полог.

Внутри было натоплено, густо пахло травами и какими-то маслами. Мирина сразу различила некоторые из них — целебные, она и сама их пила. Нехорошее предчувствие обуяло ее еще больше, и этот уставший вид Садагат… Не может с ним что-то худое случиться, ведь видела его в здравии, или…

Даже дурно стало. Мирина тихими шажками прошла к входу, отодвинула занавес, и нахлынуло вдруг волнение — вдруг прогонит? Не захочет видеть? Она откинула прочь дурные мысли и, набрав в грудь воздуха, так, что голова закружилась, шагнула внутрь.

Увиденное пригвоздило к месту: Вихсар, обнаженный по пояс и прикрытый одним лишь покрывалом, лежал на постели недвижимо. Всполохи огня играли на бронзовой коже, очерчивая его тугие налитые мышцы. Глаза хана закрыты, потому бесшумно вошедшую княжну он не услышал и не заметил. Но так ей только показалось — он услышал, почуял ее сразу. Грудь поднималась и опускалась в неровном дыхании, и страшная багровая ссадина рассекла грудь.

Мирина бросилась к нему.

— Стой там, где стоишь, — слова Вихсара, как преграда, выросла перед Мириной, заставив замереть на месте, льдом прокатились по рукам и спине — так жестко они прозвучали, будто не княжна пришла, а чернавка какая, посмевшая пересечь недозволенную ей черту. Мирина, совладав с собой, расправила плечи, стараясь не показать своего волнения и возмущения. Вихсар открыл глаза, повернул голову, пронзая потемневшими глазами, опрокидывая Мирину в густую черноту, вязкую и беспощадную, в коей оказалась впервые. — Зачем ты пришла? — голос его звучал тяжело, видно, знахарка дала ему сонных трав или какое-то снадобье, чтобы заглушить боль — рана на груди такая, будто плугом пробороздило.

— Пришла поговорить, — нашлась Мирина с ответом, да только не решилась подойти ближе. — Садагат сказала…

— То, что она говорит, не должно тебя касаться, Мирина.

Княжна даже вытянулась вся — Вихсар назвал ее родным именем. Мирина, сглатывая подступившую горечь, скользнула взглядом по телу хана, с виду расслабленному. Да только так казалось снаружи, внутри он был весь обращен в камень, в кулаке что-то с силой сжимал, раскрывая свое напряжение. Мирина, собравшись с духом, шагнула к нему, проламывая невидимую преграду, что выстроил он изначально. Хан грозно качнулся, поднимаясь, опуская ноги на пол. Шаткая уверенность княжны рассыпалась, как пыль сквозь пальцы. Вихсар смотрел из-под черных бровей, глаза его холодно сверкали, повязка, что лежала на его поясе, соскользнула, открывая кровоточащие раны. И внутри сердце холодом облилось от их вида.

— Вихсар, не надо так…

Хан смотрел на нее пристально, и вдруг усмехнулся.

— Я должен тебе приказывать, а не ты мне. Ты хотела свободы, княжна Мирина, теперь ты ее получишь, — он вдруг поддался вперед, взяв Мирину за запястье, дернул на себя — и в следующий миг в разжатых пальцах княжны оказалось что-то горячее, обжигающие.