Хранить вечно. Дело № 2

На берегу нас встретил мужчина лет тридцати, европейской наружности в европейском платье. Поздоровался он по-французски, но нам-то было известно, что сотрудник советского консульства, совмещающий работу в МИДе со службой в ИНО ОГПУ[2], который, надо полагать, и готовил операцию по нашей заброске. Он проводил нас в крошечный пансион в Галате и предупредил, что мы можем оставаться здесь не более трёх суток, и раскланялся, передав из рук в руки три завёрнутых в плотную коричневую бумагу картонных книжечки паспортов. И всё — ни ответа, ни привета, ни записки, ни устного послания. Доверенные сотрудники Михаила Александровича (он же Меир Абрамович) Трилиссера строго соблюдали правила конспирации.

В полученном пакете оказались три «нансеновских» паспорта, выписанные на вымышленные имена в стамбульском офисе этой благотворительной организации, действовавшей под крышей Лиги Наций. «Нансеновские офисы» ещё с1922-го года раздавали начиная с 1922-го года паспорта международного образца бесприютным беженцам сначала из Советской России, а потом и из других стран — например, армянам, которым в нынешней Турции стало весьма и весьма неуютно. Для получения такого «аусвайса», дававшего беженцами право невозбранно пересекать границы многих стран и устраиваться, прежде всего, в Южной Америке, в Аргентине или Бразилии, требовалось предъявить прежние документы — к примеру, паспорта, выданные в Царской России или Временным правительством. Далее, требовалось уплатить взнос в пять франков — и в новенький документ вклеивали так называемую «нансеновскую марку», заменяющую герб государства, выдавшего паспорт.

Согласно легенде, сочинённой специально обученными людьми из известной конторы, мы с Татьяной были теперь братом и сестрой, выехавшими из СССР в поисках родителей, сбежавших из России ещё в 1919-м. В бумагах Марка значилась практически его подлинная биография: сын еврейских беженцев из Одессы, осевших в Палестине и погибших там во время недавних погромов — о полутора с лишним годах, проведённых в СССР там, разумеется, не было ни слова.

Задерживаться на трое суток в грязной, полной клопов и тараканов дыре, по недоразумению именуемой «пансионом со всеми удобствами» мы, разумеется, не собирались — простая осторожность и здравый смысл требовали сменить квартиру перед тем, как планировать дальнейшие действия. А потому с утра, пораньше, мы с Марком сначала разыскали лавку, торгующую готовым платьем, после чего, сменив, как могли, облик, отправились в Ортакёй, где, согласно полученной от «дяди Яши» шифровке, проживал некий еврейский нотариус, у которого для нас была оставлен пакет.

— И что там такого было важного? — спросила Татьяна. В голосе её сквозило раздражение: ушли, оставив её одну на три часа в этом клоповнике, настрого запретив выходить на улицу, а для верности ещё и дверь снаружи заперли.

— Всё. — отозвался я.

— Что — всё?

— Всё важное. Всё, до последней строчки. Адрес, на который надо выслать телеграмму о нашем прибытии в Стамбул, чтобы нас встретили в Палестине. Пароль для связи с тамошней агентурой. Номер счёта в иерусалимском филиале одного британского банка, где для нас приготовлены деньги, код доступа к этому счёту. Или ты всерьёз полагаешь, что наш.. э-э-э… наш друг изложил все эти данные в записке, переданной с Гоппиусом? Зря — он, конечно, авантюрист, но не дурак… был.

«Общим другом» и тому подобными эвфемизмами мы с некоторых пор именовали «дядю Яшу». В его шифрованном послании имелась ещё кое-какая информация, ценность которой в разы превосходила всё то, что я перечислил Татьяне — но об этом я решил пока помолчать. Успеется.

— Ничего я не думаю. — Татьяна явно не собиралась сдаваться. — Только почему меня-то понадобилось здесь оставлять, когда вы отправились за пакетом? И не надо рассказывать про восточные обычаи, согласно которым женщинам полагается сидеть дома. Насмотрелась уже: прекраснейше ходят по всему городу — и, заметь, без всяких там паранджей!

Я пожал плечами.

— Да я и не собирался. И вообще, в Турции паранджи не в ходу, это вам не Туркестан, тут мусульманки обходятся платками-хиджабами. А в пансионе тебя оставил, потому как местечко уж больно ненадёжное — надо кому-то приглядеть за нашими вещами. А то обчистят ведь до нитки, охнуть не успеем!