Хранить вечно. Дело № 2

Только вот как потом смотреть в глаза ребятам? Марк-то ладно, поворчит и поймёт, а вот Татьяна? Мы ещё даже не приступили к выполнению задания, и показывать себя на этом этапе слабаком, не способным справиться с такой ерундой, как минутная депрессия — верный способ завалить всё дело.

Так что виски не будет. А так же водки, рома, коньякаи абсента — если, конечно, предположить, что сей напиток может отыскаться в судовом буфете. Я тяжко вздохнул, засунул «браунинг» за пояс, прикрыл его выпущенными наружу полами рубашки и полез из каюты на палубу.

…надо, наконец, осмотреться по-человечески — что это за Бейрут такой на мою голову?..

Всё когда-то заканчивается — закончилась и наша вынужденная стоянка в Бейруте. На третьи сутки, в два-тридцать пополудни «Пелопоннес», издав полагающиеся гудки, двинулся к выходу из бухты. Ему ответил коротким пронзительным звуком «Трамонтан». Этот изящный кораблик, относился к серии французских эсминцев послевоенной постройки, которым суждено бесславно погибнуть в ходе операции «Катапульта» под пятнадцатидюймовыми снарядами линкоров Соммервила — в ноябресорок второго алжирском порту Мерс-эль-Кебир, превращённом англичанами в смертельную западню для флота вчерашних союзников. Впрочем, это было в той, первой версии истории — и кто знает, как оно сложится на этот раз?

Я немного волновался, как наш друг-механик обставит заход в Яффо — по первоначальному замыслу ему следовало сымитировать неисправность в машине и потребовать срочного ремонта в ближайшем порту. Но ему даже выдумывать ничего не пришлось — то ли схалтурили ливанские рабочие, занимавшиеся ремонтом котла, то ли француз-подрядчик сэкономил на запчастях, а только поставленные сутки назад новые трубки потекли после нескольких часов экономического одиннадцатиузлового хода. Тянуть с такой неисправностью до Александрии означало нарываться на ещё большие неприятности, а потому, капитан «Пелопоннеса», высказав в сердцах всё, что он думает о Ливане, о тамошних подрядчиках, о самом котле и об инженерах, его конструировавших, приказал ворочать штурвал на зюйд, где в туманном мареве рисовался берег Земли Обетованной.

Яффо, один из самых древних городов Ближнего Востока, стоявший на своём месте с двухтысячного от Рождества Христова года, делила с Хайфой звание крупнейшего морского порта Палестины. С борта «Пелопоннеса» хорошо просматривался и возвышенный каменистый берег, на котором теснились постройки старого города, разделённый узкими, вдвоём не везде разойтись, улочками, и порт с узким волноломом, идущим параллельно берегу, и британский лёгкий крейсер, стоящий на бочке несколькими кабельтовыми мористее, на внешнем рейде. С севера к прибрежным холмам, на которых раскинулся город, примыкала плоская низменность, на которой даже с такого расстояния ясно были видны признаки строительства.

В своё время мне не раз случалось бывать в Израиле, и я отлично помнил, что в будущем всё это пространство займут городские кварталы Тель-Авива. Яффо превратится в старейший район города, а на месте стройки, которую мы наблюдаем сейчас, раскинется одна из главных столичных достопримечательностей — бульвар Ротшильда, названный так в честь барона Эдмона Джеймса де Ротшильда, представителя французской ветви этой семьи, вложившего огромные деньги в приобретение в Земле Обетованной земельных участков для евреев-эмигрантов из России и Восточной Европы.

Но сейчас меньше всего меня волновали туристические красоты ещё не построенного Тель-Авива. Мы, все трое, жадно вглядывались в медленно приближающуюся пристань, в стоящих на пирсе людей, силясь угадать, кто из них агент «Прыгун», ради встречи с которым мы проделали весь этот путь. Или он ждёт нас в другом месте, а встречать нас пошлёт жену, фигурирующую в списках ближневосточной резидентуры ОГПУ как агент «Двойка»? Точно я знал только одно — в предыдущей версии истории эти двое были вызваны в СССР письмом арестованного уже Блюмкина, и сгинули без следа в процессе следствия. А здесь они, как я надеялся, живы и в добром здравии, оставаясь единственной нашей зацепкой, ключом к предстоящей операции, о содержании и целях которой мы имели пока самое смутное представление.