Хранить вечно. Дело № 2

— Надо-надо, не сомневайся. Пусть обоснуются в одной из деревушек возле озера — под видом, скажем, орнитологов или ещё каких-нибудь любителей дикой природы, в Германии это любят — и наблюдают. Уверен, «Дорадо» и наша троица объявятся там в ближайшие дни. А дальше — организуют их безопасное возвращение домой, в Союз. Ну и, если будет в том необходимость…

— Понятно. — кивнул Бокий. — Проследят, чтобы товарищи не сбились с верного пути. Хорошо, это я смогу устроить.

— И ещё один момент. Солоновича хорошо бы на время… как бы это сказать…

— Изолировать? — понимающе ухмыльнулся чекист.

— Вот именно. И этим тоже придётся заняться тебе. Я могу действовать только по официальным каналам, через Ягоду или, в крайнем случае, через Агранова.

— Да, это сейчас не с руки. — согласился Бокий. — Но чем тебе Солонович-то не угодил? Сам же говорил, что он безопасен и даже не особенно интересен?

— А ты прикинь Антона к носу, как говорят в Одессе. Мало ли, какая у них предусмотрена связь с Либенфельсом? Полагаю, нам с тобой совершенно ни к чему, чтоб Солонович предупредил своего патрона о нашем интересе к его богадельне…

Бокий замолчал, на этот раз не меньше, чем на минуту. Меир Абрамович терпеливо ждал.

— Хорошо, согласен. — снова заговорил чекист. — Его одного, или остальных «тамплиеров» тоже?

— На твоё усмотрение. Но я бы не стал рисковать: вдруг ещё кто-то из этой шайки-лейки знает, как выйти на связь с немецкими коллегами? Тут, знаешь, лучше пересолить…

— Вообще-то мой отдел такими вещами не занимается. — заметил Бокий. — Наше дело криптография, шифры, защита секретных документов. Придётся обращаться к Агранову. Его люди, насколько мне известно, сейчас раскручивают дело Трудовой Крестьянской Партии. Тема эта гнилая, материал, по большей части, высосан из пальца, но копают они крепко, въедливо. Вот я и думаю: а что, если увязать Солоновича и его одержимцев с этой публикой? Когда там дело выведут на открытый процесс, к чему присудят — к лагерям или к расстрелу — это всё вилами на воде писано, но до тех пор всех фигурантов закроют накрепко. А нам ведь только этого, как я понимаю, и нужно?

На этот раз замолчал уже Трилиссер — впрочем, ненадолго. Ненадолго. Похоже, он заранее обдумал все нюансы предстоящей комбинации.

— Что ж, это, пожалуй, приемлемо. Даже если их выпустят, скажем, через год-полтора — а их, скорее всего, не выпустят, лет по пять так и так намотают, по факту предполагаемой причастности — это уже не будет иметь никакого значения. Только проследи, чтобы они не болтали лишнего на допросах. Лучше всего, если их запрут в одиночках, и не во внутренней тюрьме на Лубянке, а, скажем, в Лефортово — да и забудут там месяца на три-четыре. А потом проведут как-нибудь по бумагам, чтобы комар носу не подточил — не мне тебе объяснять, как это делается… Нет человека — нет проблемы, так, кажется, любит говорить наш дорогой Коба? И, к слову — как там Блюмкин, нет новостей?

Бокий удивлённо покосился на собеседника.

— Странно, что ты спросил. Я как раз вчера заезжал к профессору Ганнушкину, надо было проконсультироваться по одному вопросу. Так вот, он говорил, что у нашего Яши резко изменился характер бреда. Собственно, и бреда-то никакого больше нет — лежит целыми днями, уставившись в потолок, и шепчет что-то неразборчивое. Ганнушкин пробовал приставить к нему своего ассистента, чтобы слушал и записывал, но без толку — тот разобрал лишь несколько не связанных одна с другой фраз. И одна из них — знаешь, какая?

Чекист выдержал драматическую паузу.

— Говори уже не томи! — скривился Трилиссер. — Опять эта твоя тяга к театральным эффектам…

— «Книга на верхушке башни». Как тебе совпадение?

— И ты молчал?

— Ты спросил — я сказал.

— Он по-прежнему считает себя подростком?

— Вроде бы да. — Бокий поправил воротник шинели. — Ладно, Меир, мне и правда, пора. А насчёт совпадений ты обдумай на досуге. У тебя же его теперь много, верно?

Повернулся — и пошагал по заснеженной аллее к воротам Александровского сада.

Расставшись с собеседником, Трилиссер не поехал на Старую площадь — он велел шофёру вывернуть на Садовое и ехать по кругу. Так ему лучше думалось — а подумать сейчас было о чём…

Бокий, конечно, сделает всё, как они договорились. Он ведь и сам кровно заинтересован в результате, и будет рыть землю, выполняя всю грязную работу. Правда, Глеб Иванович пока не догадывается, что работа эта грязная — а когда узнает, будет уже поздно. Меир Абрамович заранее спланировал операцию так, чтобы на завершающих её стадиях действовали исключительно люди Бокия или Агранова, на которых, в случае чего, можно будет свалить всю ответственность за возможный провал. А в том, что именно так всё и закончится, Трилиссер не сомневался ни на секунду. А для пущей уверенности требовалась одна мелочь: вовремя сообщить о принятых решениях другим людям, не меньше, чем и Бокий с Барченко, заинтересованным в благополучном исходе операции. Только вот понимали они этот «благополучный результат» совсем не так, как его давешний собеседник.

VII