Хранители Кольца

Вечерело, тени удлинялись; сколько хватал глаз, Тракт был по-прежнему пуст. Да все равно другого пути у них теперь не было; они сошли с насыпи, свернули влево и припустились во всю прыть. Сбоку выдвигался длинный отрог, скрывая закатное солнце, и навстречу им с гор повеяло стужей.

Они уже начали высматривать по сторонам место для ночевки, когда сзади вдруг донесся отчетливый и памятный до ужаса стук копыт. Все разом оглянулись, но напрасно: дорога только что круто свернула. Стремглав бросились они вверх по склону, поросшему вереском и голубикой, и укрылись в густом орешнике, футов за тридцать от сумеречного, смутно-серого Тракта. Копыта стучали все ближе, цокали дробно и четко; послышался тихий, рассеянный ветерком перезвон, легкое звяканье бубенцов.

– Что-то не похоже на Черных Всадников, – сказал Фродо, вслушиваясь.

Хоббиты согласились – вроде не похоже, но оставались начеку. После ужасов многодневной погони во всяком звуке за спиной им слышалась опасность и угроза. Зато Бродяжник подался вперед, приложил ладонь к уху, и лицо его просияло радостью.

Смерклось; шелест пробегал по кустам. А бубенцы раздавались все звонче, дробный перестук приближался – и вдруг из-за поворота вылетел белый конь, блеснувший в сумерках, словно светлая птица. Уздечка мерцала самоцветами, как звездными огоньками. За всадником реял плащ; капюшон был откинут, и золотые волосы струились по ветру. Фродо почудилось, будто фигура верхового пламенеет ясным светом.

Бродяжник выпрыгнул из кустов и с радостным окликом кинулся к Тракту; но прежде, чем он вскочил и вскрикнул, всадник поднял взгляд и придержал коня. Завидев Бродяжника, он спешился и побежал ему навстречу.

–  Аи, на вэдуи Дунадан! Маэ гвэринниэн!  – воскликнул он.

И слова незнакомца, и его звонкий голос сразу успокоили их: во всем Средиземье только у эльфов был такой переливчатый выговор. Однако в приветствии его прозвучала тревога, и говорил он с Бродяжником быстро и озабоченно.

Потом Бродяжник призывно махнул рукой, и хоббиты поспешили вниз, на дорогу.

– Это Всеславур; он из замка Элронда, – сказал Бродяжник.

– Привет тебе, долгожданный гость! – обратился к Фродо эльф-воитель. – Меня выслали тебе навстречу: мы опасались за тебя.

– Значит, Гэндальф в Раздоле? – вскричал Фродо.

– Нет. Когда я уезжал, его там не было, – ответил Всеславур, – но уехал я девять дней назад. До Элронда дошли худые вести: мои родичи, по пути через ваши края за Барандуином, проведали и тотчас дали нам знать, что по западным землям рыщут Девятеро Кольценосцев, а вы пустились в дальний путь с опасным бременем и без провожатого, не дождавшись Гэндальфа. Даже у нас в Раздоле мало кому по силам противостоять Девятерым лицом к лицу, но Элронд все-таки набрал и отправил нарочных на север, на запад и на юг: ведь вы, уходя от погони, могли заплутаться в глуши. Мне выпало наблюдать за Трактом; семь суток назад я достиг Моста Митейтиля и оставил вам знак – берилл. За Мостом таились трое прислужников Саурона; они отступили передо мной и умчались на запад. Я ехал по их следам и встретил еще двоих: те свернули на юг. Тогда я стал искать ваш след, нашел его два дня назад и снова проехал Мост, а сегодня приметил, где вы спустились с гор. Однако будет, остальное потом. Вам придется рискнуть и выдержать страх открытого пути – вечером и ночью. За нами пятеро; когда они нападут на ваш след, примчатся быстрее ветра. Где прочие, не знаю – должно быть, стерегут Брод. Об этом пока лучше не думать.

Тем временем вечерние тени сгустились, и Фродо сковала неодолимая усталость. Еще на раннем закате перед глазами его задернулась темная пелена; теперь и лица друзей были почти не видны. Боль впивалась ледяной хваткой и не отпускала. Покачнувшись, он припал к плечу Сэма.

– Хозяин мой ранен, ему плохо, – сердито сказал Сэм. – Он ехать не сможет, если не отдохнет.

Всеславур подхватил падающего Фродо, бережно принял его на руки и с тревогой глянул ему в лицо.

Бродяжник в кратких словах рассказал об атаке на вершине Заверти, о смертоносном кинжале; достал и протянул эльфу сбереженную рукоять. Тот брезгливо взял ее в руки, но рассмотрел очень внимательно.

– Здесь начертаны колдовские, лиходейские письмена, – сказал он. – Незримые для вас. Спрячь-ка ее, Арагорн, у Элронда пригодится. Только спрячь подальше и не касайся ее. Нет, такие раны мне залечивать не дано. Сделаю, что сумею, но об отдыхе вам пока что и думать нечего.

Чуткими пальцами прощупал он плечо Фродо, и еще суровее стало его лицо: видно, учуял недоброе. А Фродо вдруг почувствовал, что цепкий холод приразнял когти, рука немного согрелась и боль приутихла. Сумеречная завеса проредилась, точно стаяло тяжелое облако. Выплыли из тумана, прояснились лица друзей, и ему прибыло сил и надежды.

– Поедешь на моем коне, – сказал Всеславур. – Стремена я подтяну к чепраку: устроишься поудобнее. И не бойся ничего – с коня не упадешь, раз я ему скажу, чтоб ты не падал. Скачет он ровно и легко; а если что случится, он тебя вынесет, будь уверен – даже вражеские черные скакуны ему не соперники.

– Никуда он меня не вынесет! – воспротивился Фродо. – Что же, я спрячусь в Раздол или где там у эльфов, а друзья – пропадай? Нет уж!

– Не пропадут без тебя твои друзья, – улыбнулся Всеславур. – Погоня за тобой, а не за ними. Ты и твоя ноша, Фродо, – вот наша главная опасность.

Тут возразить было нечего, и Фродо согласился сесть на белого коня. Зато свои мешки они навьючили на пони и пошли гораздо быстрее, даже очень быстро – да разве за эльфом угонишься! Он вел их вперед: сначала сквозь тусклый вечерний сумрак, потом – сквозь ненастную ночную тьму, и не было ни звезд, ни луны. Остановился Всеславур, когда хмуро забрезжило утро. Пин, Мерри и Сэм еле на ногах держались; Бродяжник и тот как-то сгорбился, а Фродо приник к холке коня: его сморил тяжкий сон.

Они отошли с Тракта в заросли вереска, упали наземь и мгновенно заснули. И едва, кажется, сомкнули глаза, как сторожевой Всеславур их разбудил. Утреннее солнце бередило глаза; ночная непогодь рассеялась.

– Ну-ка, выпейте! – велел Всеславур, что-то разливая по кружкам из своей оправленной серебром фляги.

Они выпили – вода и вода, чистая вода, вроде весенней, не теплая и не холодная, без всякого особого вкуса, но она разливала по телу силу и вселяла бодрость. Съеденные после нее затхлый хлеб и ссохшиеся яблоки (больше ничего не осталось) утолили голод лучше самого обильного завтрака в Хоббитании.