Хранители смерти. Замурованная тайна

Они иногда обменивались подобными колкостями, но при этом каждый был готов для другого на все. Маша закатила глаза. Гуров наклонился и поцеловал ее в ухо.

– Главная роль, представь, действительно досталась не мне, – сообщила Маша. – Поэтому я и не в театре. Хотя должна была. Но оказалась не нужна.

– Ну и славно. Буду единственным кормильцем, а ты хоть отдохнешь. У нас есть чего-нибудь попить?

Обнаружив в холодильнике бутылку минералки и осушив ее наполовину, Гуров переоделся в джинсы и футболку. Сунул в задний карман удостоверение и подошел к двери.

– Пойду опрашивать соседей, – предупредил он. – Буду поздно.

– Порыдаю в спальне, – в тон ему ответила Маша. – Ты знаешь, где меня найти.

* * *

Имя человека, который проживал в подъезде с момента заселения, Льву Ивановичу было хорошо знакомо. Другим жильцам дома, впрочем, тоже.

Нинель Федоровна отличалась свирепым нравом. Подобные ей персонажи водились практически в каждом доме. Дом Гурова не был исключением.

Эту женщину никто и никогда не видел в хорошем настроении. А вот ее растопыренные во все стороны руки помнили многие. На прогулку она выходила как на охоту. Ей не свежий воздух был нужен, а жертва, на которой сходился клином белый свет.

Нинели Федоровне мешали маленькие дети, смеющиеся на детской площадке, куда выходили окна ее квартиры, мешали дворники, шаркающие по асфальту метлой. На машины, припаркованные вдоль пешеходной дороги, она могла вылить простоквашу или – в зависимости от настроения – проклясть ее владельца. Соседи изнывали от ее звонков в полицию. Нинель утверждала, что они круглосуточно пьянствуют и разбивают о дверь ее квартиры бутылки. Участковый бежал от нее, даже если замечал на другой стороне улицы. Если же к кому-то из жильцов дома приезжала «Скорая», Нинель тут же оказывалась рядом и пыталась проникнуть в квартиру, чтобы пожелать пациенту всего хорошего.

Гуров помнил случай, когда Нинель психанула от громкой музыки, доносящейся из квартиры молодой пары. Ребята что-то отмечали, музыка была самой разной, но все было не настолько плохо, как виделось Нинели Федоровне. Но она все равно колотила в чужую дверь и крыла молодежь матом. Справиться с ней удалось только ее родному сыну, который вообще старался редко показываться на людях. Он сграбастал мать в охапку и пригрозил выслать ее за полярный круг.

После этого Нинель Федоровну стали называть «кулаком ярости».

Кое-кто из соседей вполне справедливо полагал, что женщина живет с каким-то диагнозом, но не принимает лекарства. Возникни у Гурова необходимость связаться с ней в те времена, он бы написал завещание и только после этого отправился бы в пасть к ревущему льву.

Но в один момент все прекратилось. Все вдруг заметили, что по дому больше не разносятся крики и вдоль дороги вновь стали появляться припаркованные машины. Кто-то вспомнил, что давно не видел Нинель Федоровну. Кто-то видел, но не уверен, что именно ее. Ясность внес ее сын. Он рассказал, что мама умерла и он теперь проживает в квартире один. Новость эта тут же разлетелась по этажам. Никто не знал, как себя вести: плакать или радоваться. Все просто приняли уход «кулака ярости» как должное и зажили обычной жизнью, уже не запрещая детям орать во дворе.

Сын Нинели Федоровны оказался дома. Это был высокий полный мужчина средних лет. Он носил имя Денис, и оно идеально подходило к его облику. Весь он напоминал вытянутый овал, так как в его фигуре практически отсутствовали прямые углы. Ни широких плеч, ни накачанных икроножных мышщ. Возможно, его телосложение можно было оправдать наличием какого-то генетического заболевания, но с головой и памятью у него было все в порядке. Это Гуров знал точно.

Денис не удивился, увидев на пороге соседа по дому. Пригласил войти в квартиру, спросил, не слишком ли жарко на улице. Гуров сказал, что лучше пока отсидеться дома и лично он с возрастом полюбил зиму больше, чем лето. Денис покивал и добавил, что в этом они похожи.

Лев Иванович напомнил, что несколько дней назад в соседнюю квартиру приезжала полиция. Денис вспомнил этот день, но сказал, что не знает причины такого визита. Гуров удивился, ведь труп Громова на носилках должны были видеть многие.

Они так и стояли в прихожей. Из-за приоткрытой двери в комнату слышалась тихая классическая музыка.

– Работаю, – коротко пояснил Денис. – Извините, не приглашаю присесть. У меня грязно.

– Да ничего, – ответил Гуров. – Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Давайте, – согласился Денис.

Лев Иванович осмотрелся: стоять во время разговора было неудобно. Но Дениса, кажется, это не смущало.

– Слушаю вас внимательно.

– Ну, ладно, – сдался Гуров. – С какого года вы проживаете в этом доме?

Денис задумался.

– Родился я в семьдесят третьем, – ответил он. – Можно считать, что с семьдесят третьего и живу.

– Помните ли вы семью Трифоновых? Они раньше жили в соседней квартире?

– Конечно, – ответил Денис. – Я с дочкой их дружил.

– С Еленой?

– С Ленкой, да. И матери наши дружили, а потом перестали. Я не знаю почему.

– Когда это случилось, не помните?

Денис сложил полные руки на полном животе.