Хранители веры. О жизни Церкви в советское время

Когда пан уехал, пошли мы к нему в дом. Он сундуков наготовил много брать, а не все взял. Мы сундуки-то эти раскрыли, да нарядов-то набрали и нарядились. Наши солдаты пришли, мы думали, они нас похвалят. А один лейтенант молодой как дернет курок в автомате: «А ну, становись к стене, полицейского семья!» Мама за автомат рукой и говорит: «Что ты делаешь? А если сейчас ихний отец подойдет? Он с первого дня на фронте. Может, он за вами идет, а ты поднял ружье на детей!» А другой на него заругался, снял с него этот автомат и говорит: «Ты, сукин сын, какое имеешь право это делать? Без тебя разберутся!» И нас, слава Богу, отпустили. Запрягли нам бричку, кое-что погрузили и отправили.

Приехали мы в Брест-Литовск. Там нас проверили и направили на Орел: мы ж орловские. Приехали в свой район, а там все голо, все выжжено, только одна железная дорога работает. Колхоз за нами подводу прислал. Домой приехали, а нам говорят: «Ваш отец был. Приехал в отпуск проведать, а о вас ничего не известно. Поплакал, поплакал – и поехал дальше воевать».

Дом наш сгорел. Приняли нас соседки. А потом мы начали строить на своем месте. У нас вокруг дома было посажено пятьдесят два дерева. Они такие выросли большущие, что мы некоторые спилили и из них строили. А потом отец пришел. Он уж и не думал, что мы живы.

В общем, каждый день и каждый час была какая-то истинная борьба. И мы выживали. Везде. Где бы ни были. И такое было помышление на будущее, что должны мы вернуться, должны все строить после войны. И тогда никто у нас не ссорился. Какие-то люди были, как кропленные Святым Духом. Все мирные, все ждали победы.

– Как после победы ваша жизнь сложилась? Замуж вышли, детей родили?

– Мне, когда мы вернулись, восемнадцать было. В школу пошла, но учиться не получилось. Нашелся жених – вояка, пришел весь в орденах.

Сыграли свадьбу. Он был на двенадцать лет старше меня. Я подумала: буду за ним жить и горя не знать. И действительно так было.

Он был коммунист, секретарь партийной организации. Говорю ему: «Давай, Петя, повенчаемся с тобой». А он: «Ты что придумала, опозорить меня?» Не получилось это у нас. А так жили мы хорошо. Детей у нас народилось восемь человек.

– Веру свою не скрывали, когда в колхозе работали?

– Не скрывала. А в колхозе нас и не приневоливали. Но были случаи. Как-то пришел к нам один толкач из райкома, и хозяин пригласил его обедать. Эти толкачи ходили по домам, проверяли, кто не работает. А у нас была большая икона Спасителя. Сидит этот толкач, обедает да и говорит хозяину: «Нехорошо. Ты партийный, а это что за образ у тебя?» А я ему: «Это не его образ, простите, дорогой уполномоченный. Это наш семейный образ. Я вот у вас была на совещании, сколько там у вас портретов! И Ворошилов, и Сталин, и Ленин, и Куйбышев, и Карл Маркс, и Фридрих Энгельс. Вы имеете право их держать, а почему мы не имеем права Господа держать? Господь – Творец всему. Все сотворил. Без Бога не до порога, а с Богом за море. Вы-то кем созданы? Разве не Богом? Так что не ругайте хозяина». Ну, он ничего больше не сказал.

Сначала я стеснялась при муже молитвы читать, а потом думаю: чего стесняться? Говорю ему:

«Ты будешь слушать молитвы? Я буду читать наизусть». Он говорит: «Как хочешь». Я ему: «Как это „как хочешь"? Если ты скажешь – буду слушать, я буду вслух читать, а если нет – то про себя». Ну, он потом согласился. Я читаю, вижу – заснул. Перекрещу его. Так и молилась каждый вечер.

«Живый в помощи» я ему давала, он носил с собой, не отказывался. Не ругались из-за веры никогда.

Мы дружно жили. Муж не обижал меня. А я и не позволяла. Один раз вот что получилось. В то время у нас уже народилась старшая дочка. А у меня жених был до него. И случился у нас праздник в деревне. Полно людей понаехало из других деревень – тогда телевизоров не было, все на воле праздновали. Родители мои пришли в гости к нам – я вышла замуж в другую деревню, за семь километров.

Жениха-то того на празднике не было, а был его брат. И вот встретились мы. Врагами, что ль, должны быть? Он взял Светлану, дочку, подержал на руках, и мы разошлись. А люди передали, что, мол, так и так, знается она.

И вот мы сели обедать, а я чую, что его берет. Думаю: что такое? Наверное, рассказали, что мы беседовали. А что ж, мы разве в секрете? На улице, при всех, там много ребят было.

Пообедали мы. Старые разошлись отдохнуть, дочка уснула, а мы остались вдвоем. И тут вдруг он расстегивает ремень и говорит: «Я тебе сейчас покажу, как знакомство продолжать». Ревность его взяла!

Я думаю: деваться некуда, надо соображать, как избечь этого. Он размахнулся ремнем, а я, недолго думавши, хоп его под мышки, как ребенка, да и на постелю. И сама сверху. А ремень-то попал под него, а сердце у него бьется, прям стучит. А я думаю: «Боже мой, а что, если сейчас разорвется сердце у него? Я ж прямая виновница буду. Если б он меня отшлепал, я бы выдержала, а он-то как?»