Хранители веры. О жизни Церкви в советское время

Отец Георгий не стал меня сразу крестить. У меня за плечами было немало всего в прошлом. Он сделал меня оглашенным. Я приходил к нему, беседовал, исповедовался, но в храме, как он мне сказал, оставался до Литургии Верных. На возгласе «Оглашенные, изыдите!» я удалялся. Это продолжалось девять месяцев. Крестился я в 1978 году на Лазареву субботу. Этот день я до сих пор отмечаю, и в этом году как раз тридцать пять лет, как я принял Святое Крещение.

Я крестился, будучи абсолютно уверен, что я некрещеный. Родители мне никогда не говорили о моем крещении. С няней своей я почти не встречался. Я ведь уже вырос! Но однажды я ее увидел уже глубокой старушкой в том же храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, где служил отец Георгий и куда ходил я. Она в свое время работала уборщицей в Моссовете, получила квартиру неподалеку и стала ходить в эту церковь как самую близкую. Естественно, мы очень обрадовались встрече, и я с огромной гордостью сказал ей: «Вот видишь, няня, я тоже стал православным человеком, я два года назад крестился». А она и говорит: «Ой, горе какое! Грех какой!» Тут я пришел в недоумение: как верующая женщина может так говорить? Она объяснила, что она меня в детстве крестила. Но совершенная нами ошибка была невольной.

Когда я крестился, помимо благодатной радости, у меня было ощущение того, что подавляющее большинство людей вокруг, так же, как и я, верующие христиане, но об этом просто не принято говорить. Все всё понимают, все излучают эту веру. И когда я позже, общаясь с людьми, как бы намекая на веру, встречал недоумение, сначала очень удивлялся, а позже понял, что это просто было мое личное благодатное ощущение, конечно, не соответствовавшее состоянию тогдашнего нашего общества.

После крещения я понял, что нашел для себя смысл жизни, нашел смысл своего делания, увидел тот идеал, к которому надо стремиться, – совершенство во Христе. И началась моя церковная жизнь – насколько она в принципе была возможна в то время, потому что нельзя было принимать участие во внутрицерковной жизни, быть алтарником, например, не прекратив светскую карьеру. Совмещать это было невозможно. Но по крайней мере я часто ходил в храм, исповедовался и причащался. Мой первый брак очень скоро после моего прихода к вере распался – в 1977 году. Я женился во второй раз, и мы с супругой вместе до сих пор. Венчались в 1982 году, еще при Брежневе. Отец Георгий нас венчал. И – это может показаться странным современным христианам – венчание было при закрытых дверях, в пустой церкви, в полной тайне. Присутствовали только сестра моей жены и один мой друг, да еще помогавший отцу Георгию алтарник. Сейчас он благочинный в Подмосковье. Вот, собственно, и все. Так мы тогда жили.

– А в вас усилилось отторжение советской действительности после того, как вы крестились? Вы стали чувствовать себя еще более иным?

– Да, да, да! Вы понимаете, здесь интересно, что я чувствовал себя иным, советская действительность мне была абсолютно отвратительна и до крещения, до прихода к Церкви. Я бы сказал словами Бродского: это было «эстетическое отвращение». Это было то, что англичане называют словом ugly – «уродливо». И наконец я увидел прекрасную альтернативу. Понимаете, очень тяжело отвергать от себя уродливое, не видя при этом прекрасного. Да, западная культура по-своему красива,

но я был не дурак и видел, что и там не все великолепно. А тут мне открылось прекрасное. И я увидел это не в старой России. В моей семье старую Россию воспринимали как страну, которая не сумела реализовать себя. Я помню, как отец говорил: «Как же так, все было – и все упустили. Такая ошибка, такая ошибка!» Меня он приучил относиться критически к старому. Эта установка сохранилась до сих пор. Я увидел, что идеал лежит не в какой-то исторической эпохе, не в какой-то стране, а – во Христе. То есть я увидел этот совершенный идеал во Христе и в Церкви Христовой как в Теле Христовом.

Отец Георгий, видимо, в свою очередь, очень быстро поняв устроение моего ума и мои склонности, которые я сам не до конца осознавал, стал приучать меня к высокому богословию. И я увидел – вот это подлинно красиво, вот это – истина. Понимаете, удивительная какая тонкость: сознательно или по наитию, но так вот Господь вразумил, что отец Георгий дал мне наиболее подходящее. Ведь я историк по профессии и по складу ума, а не философ, который любит оперировать отвлеченными понятиями, и поэтому он мне дал для знакомства с догматикой не отвлеченный богословский текст, не «Столп и утверждение истины» [127] , к примеру, а «Историю Вселенских соборов» Карташёва [128] . Книга меня поразила… Помню, это была ксерокопия, причем иногда плохо пропечатанная, я читал ее как самый захватывающий роман. И до сих пор рекомендую многим моим молодым друзьям православное христианское богословие начинать с Карташёва. Потому что я сам стал что-то понимать в христианском богословии именно благодаря этой книге.