Хранители времени

Глаза заволокло кровавой пеленой, Я кувыркнулся, перекидываясь обратно в человека, молниеносно схватил арбалет, выстрелил… Ночь озарила ярчайшая вспышка, «тело» с размаху врезало мертвяку кочергой по голове, и в следующий миг было отброшено в сторону. Упав на спину, ведьмачка осталась лежать неподвижно, мертвяк выдернул из головы погнутую кочергу, а из груди секиру, и медленно двинулся ко мне, что-то неразборчиво бормоча. Я несколько раз втянул воздух сквозь сжатые зубы (просто запыхался) и попятился назад, пытаясь перезарядить арбалет, но трясущимися руками (от гнева, конечно же, от гнева) это было сделать сложновато. Все волоски на теле встали дыбом, заставив страшного серого волка почувствовать себя взбесившимся ёжиком, а в голове, как назло, всплыли брошенные в сердцах слова той, что сейчас неподвижно лежала на земле. "Герои, подвиги, легенды… Бредятина, чушь собачья! Сотни книг повествуют о том, как герои возвращаются домой, увенчанные славой, но хоть в одной сказано, сколько бедняг, пустившихся на поиски приключений, сгинуло не только без славы, но даже без вести? Нет? А сколько героев успевает съесть дракон, прежде чем находится тот, кому удаётся прикончить зловредного ящера? И не говори мне о приключениях! Приключений не бывает, есть только неприятности!"

Мертвяк странно повёл рукой и мотнул головой, словно отгоняя муху.

— Ты-то чего лезешь, семург, "Большая магическая энциклопедия", том десятый, страница двести сорок пять? — хрипло спросил он. — Лезь в свою нору и сиди там, а в дела мои не суйся!

— Щ-щас тебе! — от лица, казалось, отхлынула вся кровь (это была ярость!), нос похолодел, губы онемели, а язык намертво приклеился к нёбу. Я навёл-таки арбалет на мертвяка и прицелился ему в… вроде бы, глаз. — К-к-катись, г-гнида, п-пока я т-тебя на к-к-куски не п-п-порвал!

Мертвяк расхохотался. Стремительный, точно мазок краски, рывок — я едва успел отпрянуть и заслониться арбалетом. Тварь, похоже, только что поела и была очень быстра. И очень сильна — стальная дуга смялась, как оловянная, а от деревянного приклада полетела щепа. Ещё рывок — кривые когти располосовали вскинутую руку от запястья до локтя. Краем глаза я заметил какое-то движение слева, снова полыхнула вспышка, и мертвяка отшвырнуло в сторону. Он завис в воздухе над чьей-то островерхой оградой, а потом рухнул вниз, нанизываясь на неё. Вопль его, казалось, заставил подпрыгнуть луну в небе.

Я, скуля от боли, выронил покорёженный арбалет и прижал покалеченную руку к груди. Колени тряслись так сильно, что я едва мог стоять на ногах. Никакого воодушевления и гордости не было в помине, лишь облегчение, что всё закончилось. Тошнота подкатывала к горлу, кровь стучала в висках, и как никогда прежде хотелось домой. В кроватку. Накрыться с головой одеялом и спать… чтоб никаких мертвяков и никаких Хранителей…

— Бачили очи шо бралы, тэпэрь дывытэсь, хоть повылазтэ, — с расстановкой произнёс незнакомый певучий голос. Я повернул голову — Дженайна уже не лежала, а сидела на земле, часто дыша. Одной рукой она растирала горло, другой — пыталась утереть кровь, текущую из носа, но только размазывала её по щекам. — Это и есть самый настоящий подвиг. Нравится? Что молчишь, как яду принял?

С невероятным трудом ворочая языком, я на тайном диалекте тюремной стражи острова Эйххо поведал ей, что думаю о подвигах, как они мне нравятся, где я их видел, и заверил, что яда не пил, но как только найду, выпью и леший меня кто остановит.

— "Пить, так пить", сказал котёнок, когда его несли топить, — без всякого выражения произнесла Дженайна. Вопли мертвяка понемногу стихали. — Все подвиги, дружок, через то место обычно и совершаются, если только Могучий и Отважный не историю на глазах у восторженных зрителей.

— Ты… его… того? — тупо спросил я.

— Я. Его. Знаком. — Голос её не менялся, оставаясь напевным и мягким, завораживающим… как у ("Нетнетнетнетнет! — ужаснулся я. — Творецзачтожетыменятакне любишь?!!") сирены. — Только хотела Аметом, а вышла Блата. Такой вот пердимонокль.

— Не знал, что ты умеешь, — я бухнулся на землю рядом с ней.

Дженайна закашлялась. На её шее проступали тёмные пятна синяков. Если приглядеться, можно было даже различить узор из кольчужных чешуек.

— Жить захочешь — на сосну вскочишь, — отдышавшись, сказала она. — Я эти знаки в твоей книжке о техниках чародейских нашла, но рисовал их, видно, пьяный орк левой ногой своего варга. Знак Жара Огонёк по-другому делал, и у него всё работало… Показывай руку. Надо резать… Я о рукаве вообще-то. Хирургическое вмешательство показано, только если рана грозит заражением крови или гангреной. Нашатырь есть. Чудно. — Хранительница без затей распотрошила мой подсумок.