Хранительница. Памятью проклятые

Если Влад считал, что удерживать меня на краю крыши двадцатипятиэтажного дома и с серьезным видом вещать совершенно непонятные вещи — нормально, то он был совсем неправ. Вот полностью.

— Я не смогу это описать, скоро ты все увидишь сама.

— Мы можем хотя бы от края отойти? — смирившись с его желанием во чтобы то ни стало встретить здесь рассвет, смириться с тем, что могу упасть в любой момент, я так и не смогла.

— Я тебя держу.

— И это должно меня успокаивать? — удивилась я. Хотела даже обернуться, чтобы с осуждением посмотреть в его наглые глаза, но шевелиться было слишком страшно, потому высказывала я свое негодование городскому пейзажу. — Ты меня обманывал и использовал, из-за тебя я совсем скоро человеком быть перестану. Втянул меня в свои дела, интриган доморощенный.

— Мне понятна твоя обида, — задумчиво перебил меня Влад, — но почему она распространяется лишь на меня? Илья использовал тебя так же, как и я. Но его ты простила. Так почему никак не можешь простить меня?

— А я на него и не злилась почти, — самоубийственное признание, если учесть, что, обидевшись, городовой вполне мог просто столкнуть меня вниз, чтобы потом спокойно налаживать контакт с другой, более сговорчивой хранительницей. Или хранителем, там уж как повезет, — есть знаешь ли, такие индивиды, на которых очень сложно злиться. К тому же, Илья мне помог, когда я не смогла дозвониться ни до тебя, ни до Глеба или Крис. Вы были так поглощены погоней, что не смогли найти и секунды для меня, пока мы с Оксаной спасались от проклятых.

Воспоминание о ней задело что-то внутри, царапнуло горло, заставляя осипнуть. Кашлянув, я отогнала чувство вины, продолжив свой самоубийственный монолог:

— А Илья нашел, несмотря на то, что сам был в непростой ситуации. Сложно злиться на того, кто тебя спас.

— Я тоже тебя спас.

— Ну так на лярва я и не злюсь.

Влад ненадолго замолчал, сраженный убийственной силой женской логики. Но в себя пришел быстро и даже не постеснялся уточнить:

— Алеся, ты же понимаешь, что у меня нет раздвоения личности? Вчера ты мне клялась хранить мою тайну как свою. Это же был я.

— Это был черный, огроменный жутик, а ты меня обманывал и использовал. Ты и твои подельники.

Влад вздохнул:

— Если для тебя это важно, они не обрадовались, узнав план, даже были против. Особенно Кристина. А после знакомства с тобой она и вовсе хотела все рассказать и, не пообещай я сделать тебя официальной хранительницей, когда все закончится, рассказала бы.

— То есть, самый страшный злодей в этой истории все равно ты?

— Выходит, что так.

— И тебе совсем не стыдно?

Солнце неторопливо выползало из-за горизонта, возвращая серому миру краски, но я этого не видела, я вообще ничего уже не видела, сосредоточенная на разговоре.

— Нет. — просто сказал он. Я почему-то даже не удивилась, — На этапе планирования, как и на первых этапах проведения… ммм… операции ты была просто случайной жертвой. Человеком, который должен был помочь нам в нашей мести.

— Спорим, вы не ожидали такого невероятного исхода? — спросила я, не скрывая злой радости. Которая была нагло проигнорирована.

— Не ожидали, — подтвердил Влад, кажется, позволив себе даже слабую улыбку, — иногда я жалею, что никакая сила не способна открыть мне все варианты будущего. Знать все…

— Вредно это для здоровья, — перебила его я, необдуманно рубанув, — ты и так для людей опасен, а уж если вдруг всезнающим станешь… Бррр.

— Леся, даже человеческое сочувствие не распространяется на всех. Беда незнакомого человека безразлична среднестатистическому человеку. Конечно, встречаются и исключения — высокочувствительные особи, эмпаты. Вы выказываете стандартные реакции сопереживания в случаях трагедий, не коснувшихся вас лично, лишь потому что это считается правильным. Выказать свое сочувствие человеку, потерявшему близкого… зачем? Вам же на самом деле не жаль. — сжав мои плечи, будто пытаясь выделить свои последние слова. — Мы же просто честны. Честны в первую очередь с собой. В нашем обществе не приняты условные проявления лживых эмоций, это считается слабостью. Закон природы гласит: выживает сильнейший, и мы чтим этот закон.

— Это напутственная речь перед моим превращением? — подозрительно спросила я. Слова его меня не задели, но и не приободрили. Вся эта прочувствованная речь совсем не примирила меня с тем, что я вот-вот должна была стать нечистью. — Мне казалось, что в таких случаях нужно говорить что-нибудь вдохновительное, а не запугивать.

— Я хочу, чтобы ты поняла. И простила меня.

Он твердо стоял на ногах, такой наглый и уверенный в своих силах. В силах, которых совсем недавно у него не было…

— Ты из меня сейчас силы тянешь, да? — запоздало догадалась я. — Потому мы на краю стоим? Чтобы я не рыпалась и не мешала подзаряжаться?

— Питался тобой, не спорю, но разве я причинил тебе вред? Чувствуешь слабость? Апатию? Тебя клонит в сон? — непринужденно поинтересовался он, совершенно уверенный в отрицательном ответе.

— Нет, но…