Хрен знат

Елизавета Федоровна работала в детской библиотеке. Во многом благодаря ей, все бабушки с нашего края были дружны, и не ругались даже в тех случаях, когда были тому причины. Ну, например, если соседский кот ополовинит цыплят, или чья-нибудь наглая курица проникнет в чужой огород. Вечером, когда начинало темнеть, все они собирались у нашей калитки со своими стульями, табуретками и маленькими скамеечками. Сначала, как водится, "перетирали" местные новости, а когда разговор начинал затухать, слово брала Федоровна. Она начинала рассказывать в лицах, содержание какой-нибудь приключенческой книги. "Дети капитана

Гранта" я, кстати, впервые услышал в ее исполнении.

- Лизка... - Пимовна смахнула слезинку уголком носового платка. - С работы придет, возьмусь за нее. Может, еще не поздно. Это все?

- На следующий год будет пять гробов. И все из того же дома.

- Я что-то не поняла... да пошла ты, проклятая! - бабушка Катя оттолкнула ногой одну из своих кошек и снова упала на стул. - Из какого "того же", Лизкиного? Она ж одинокая!

- У нее еще есть шесть сестер. Они будут приезжать, одна за другой, чтобы вступить в наследство, но ни одна больше месяца не протянет. Ну, кроме последней. Та проживет сравнительно долго, но тоже умрет от белокровия.

- Тоже? Хочешь сказать... нет, я тут сегодня с тобой никаких ватрушек не напеку! Сиди уж, - увидев, что я встал и собираюсь уйти, Пимовна надавила мне на плечо и с силой впечатала в стул. - Про сестер я сегодня же у нее уточню. А ты расскажи, что еще про эту семью знаешь.

- У младшей сестры подрастает девчонка, которую зовут Лизой, - выпалил я обиженным голосом. Почему-то вдруг показалось, что бабушка Катя мне не совсем верит. - Ей сейчас где-то четырнадцать, или пятнадцать. У нее дочерей не будет, останутся одни сыновья.

- Хватит! - отрезала Пимовна. - Я все поняла. А сейчас помолчи, не мешай.

Через двадцать минут, я запивал ватрушки сладким вишневым компотом. Хозяйка колдовала над трехлитровою банкой. Судя по количеству самогона, который она туда налила, настроилась на полный объем.

- Куда столько?! - запротестовал я. - А если спросят: "Где взял?"

- Я кому сказала, чтоб не мешал?! - огрызнулась бабушка Катя. - Знаешь, что такое "жримоучки"?

- Ешь, молча, - перевел я.

- То-то же! Если спросят, скажи, что картошку окучивать помогал. Не поверят - ко мне посылай!

Свечерело. Солнце скатилось за наш дом и в комнате стало темно. Потрескивала лампада. В красном углу проступили лики старинных икон. В свете минувшего дня, они будто бы прятались в глубине старинных окладов, покрытых сусальным золотом и вязью из неживых белых цветов.

Пимовна была родом из богатой станицы Ереминской. От нее, после расказачивания, остались заброшенные сады, с полсотни жилых хат, да эти иконы из разрушенной до основания церкви. Когда-нибудь, она мне расскажет, что еще сохранилась мельница и большой атаманский дом, в котором прошло ее раннее детство. А может, и не расскажет. Зачем? - я и так знаю.

Дело спорилось. Бабушка Катя вынула их духовки последнюю партию выпечки, закрыла пластмассовой крышкой банку с лекарством.

- Слушай, Сашка, - неожиданно сказала она, - а про Лешку моего... ой, нет, не надо, не говори! Пойду кобелюку закрою, да до дому тебя провожу.

Не надо, значит не надо. Зачем ломать человеку судьбу? У него и без всяких корректировок, все сложится хорошо. Он станет Леонидом Ивановичем, начальником "Агропромснаба". Будет ездить на белой служебной "Волге" с личным шофером и, кажется, умрет позже меня. Последний раз я встречу его в поликлинике. Мы будем стоять в очереди за талонами. Каждый со своими болячками. Он с сахарным диабетом, а у меня обострится тромбофлебит.

На улице было еще светло. Красный полукруг солнца, медленно опускался за насыпь железной дороги. Я нес тарелку с поминками, а бабушка Катя прижимала к груди трехлитровую банку. Возле нашей калитки, она опустила ее на землю и тихо произнесла:

- Ну ладно, беги, пострел. Да дня через три, обязательно ко мне загляни. А я похожу, пообщаюсь с людьми, подумаем вместе, можно ли помочь твоей матери. Меня теперь родовые проклятия очень даже интересуют.

А как я не загляну? По нашим традициям, пустую посуду хозяйке не принято возвращать. Только с отдачей. Вот напечет Елена Акимовна хвороста, пышек или пирог с повидлом, наполнит

тарелку так, чтоб не стыдно было, и скажет: "Отнеси-ка, внучок, гостинец бабушке Кате!"

Мои собрались ужинать. Обеденный стол из маленькой комнаты перенесли на веранду. Он всегда у нас кочевал, в зависимости от времени года, а закончил свой век на улице, под навесом. Я хранил в нем все, что осталось от старого времени: радио, похожее на тарелку, табличку со старым названием улицы и бабушкины очки. Ведь память дольше живет, если подкреплена чем-нибудь материальным.

- Ты где это блукал до темна? - строго спросил дед, даже не обернувшись.

Я поставил в центр стола тарелку с ватрушками и сказал, как научила Пимовна:

- Поминайте Ивана Гавриловича, покойного мужа бабушки Кати.

- Царство небесное! - отозвались мои старики...