Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах

Вот — жил человек по имени Шекспир. Что же, если допустить, что нет загробного воздаяния, то ему остаётся лишь лопух на могиле? Нет, Сергей Алексеевич, и без загробного воздаяния ему остаётся наша — живых — память и любовь, благодарность за замирание сердца над диалогом Ромео и Джульетты, за слезы над судьбою Лира, за раздумья совместно с Гамлетом… Могила Шекспира чтится, а вот на могиле Гомера наверное и впрямь растёт лопух, но значит ли это, что лопух — единственное ему воздаяние? Нет, в Человечестве реальном, а не в придуманной Вами сумме нулей, не умирает ничего, не умирает — и без загробной уплаты. Я сам помню Шекспира и Гомера, и знаю, что то, будут ли помнить меня, зависит только от меня. Постараюсь же жить так, чтобы заслужить эту память у своих детей, у потомков — вот так или примерно так рассуждает атеист. И как совершается это воздаяние, он видит — не в потустороннем мире, в который он может только верить, не у грядущих поколений, до которых он не доживёт, а ежечасно, ежеминутно — сейчас, вокруг себя.

Так что я, видимо, был не совсем прав, говоря, что неверующий человек живёт и работает бескорыстно. «Корысть» есть — это память поколений, в которой он хочет жить. Есть лишь одно великое отличие от «корысти» верующего. Воздаяние здесь такого сорта, что исключает любые формы торга. Для этого воздаяния индульгенций не купишь, сама идея эта в голову прийти не может. Здесь немыслимы изречения типа «не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасёшься». Такое воздаяние не оставляет места для уловок.

Не лопух на могиле, а сопричастность к построению великого светлого Мира — нет, не фантастических миров будущего — а того Мира, в котором мы живем с Вами сейчас. Да, я называю этот Мир светлым, ибо в нём, кроме болезней, войн, лагерей, предательств есть — уже есть

— «Илиада» и теория относительности, Парфенон и подвиг Альберта Швейцера, «Война и мир» и Руанские соборы Монэ… Он уже построен, этот мир, и в то же время будет строиться всегда. И его построил Человек, а не некто извне, а значит и мы с Вами, как люди, каждый в меру своих сил. И в этом — источник нашей гордости, в этом наше воздаяние.

Я не считаю такой мир несвободным или несправедливым. И этот мир уже видят не глаза другого, а мои

глаза. И наличие мерзостей этого мира ничуть не противоречит сказанному. Эти мерзости — и есть точка приложения моих сил, скажет атеист, я не буду сидеть сложа руки и лишь наслаждаться райским пением. Наслаждаясь — я одновременно внесу в этот мир и свою лепту.

Итак, вот суть нашего несогласия в этом вопросе: Вы считаете, что Шекспир жив только в мире ином. Я же вижу его живым и в мире сём. И пребудет вовеки… У атеиста религиозное чувство в этом смысле заменяется чувством истории. Как-то на эту тему я написал Гале большое письмо, ею не полученное. Увы! Древнеримская милиция тоже ведь не всегда была либеральной.

Несколько слов по поводу Вашего замечания, что «нравственные атеисты» выросли в питательной среде христианской культуры. Это верно. Но верно и другое — само христианство возросло на питательной среде дохристианской культуры. И так далее, до бесконечности. Каждый из нас — результат длительной нравственной и культурной эволюции человечества, каждый впитал в себя это наследие предков, в том числе и то, которое запечатлено в христианстве. Вопрос лишь в том — считать ли христианство результатом Божественного откровения или формой записи человеческого опыта. (Как таковое, христианство включило в себя и ветхозаветные идеи, но конечно, как Вы верно заметили, к ним не сводится).

В этой связи не могу не возразить самым резким образом против привлечения Вами столь популярных ныне слов Ивана Карамазова: «Если Бога нет, то всё позволено». Мне эта мысль представляется глубоко неверной, более того, глубоко вредной. Это — концентрированная форма «рабства» по Григорию Богослову, уж отнюдь не сыновства и даже не наёмничества. В этом-то и дело, что не всё позволено, даже если Бога нет. Не позволено потому, что есть люди, кроме тебя самого.