Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах

Таким образом, я согласен с тобою в том, что корни религиозности (как антирелигиозности) лежат в морально-этической сфере и здесь же должно питаться антирелигиозное воспитание. Антирелигиозное чувство может возникать только в результате ощущения самоценности человека, независимо от того, чьё он творение, самоценности человека, а не Бога в человеке. Это трудно, так как такая позиция требует от человека многих сил. Поэтому-то так мало неверующих — гораздо меньше, чем просто нерелигиозных.

Ты верно заметил, что верующий непременно присоединяется к некоей массе. Это верно всегда — и тогда, когда человек ощущает себя частицей мистического тела Христова — Церкви, и тогда, когда он говорит: «Я рад, что я этой силы частица, что общие даже слезы из глаз»… И, безусловно, ты прав, говоря, что и в этой, и в противоположной позициях есть свои гордыни. Которая «лучше» или «хуже» — по-моему, нельзя решить принципиально. Это — дело индивидуального выбора. Лично меня поразила своею близостью мне одна мысль Стендаля, высказанная им, кажется, в «Анри Брюларе». Стендаль говорит, примерно, так: «Я очень люблю народ. Я готов ради него на всё, даже пожертвовать за него жизнью. Я не готов только к одному — жить среди него». Это и есть позиция «неприсоединения» применительно к нашей «вере».

Впрочем, опыт последних полутора лет сильно поколебал мою уверенность в том, так ли уж абсолютно моё «неприсоединение». Возможно, что вопрос лишь в том, к кому присоединиться. Думаю, что и у тебя это так, и всмотревшись в себя, ты это «присоединение» обнаружишь. Надо полагать, это в биологической природе человека, как животного общественного.

И на этом я, пожалуй, закончу это затянувшееся антирелигиозное эссе.

2.9.73

(Лагерь № 19, пос. Лесной, Мордовия, ПКТ /лагерная тюрьма/)

Г. С. Подъяпольский

Письмо К. А. Любарскому (от 19.10.1973)

Кронид, милый!.. Твои упрёки относительно пошлости моего взгляда на религию, вероятно, справедливы. Но отчасти (только отчасти, а не совсем). Тут тоже не исключён некоторый элемент непонимания, связанного с дефектами моего изложения. Более конкретно — злоупотреблением метафорами и аллегорией: например, говоря о непорочном зачатии, я подразумевал в сущности просто предмет любой веры вообще — и только в некоторых аспектах и более для красного словца использовал его буквальный смысл. Может быть, отчасти ты воспринял эту аллегорию чересчур буквально. Но, видимо, твой упрёк больше относится не к той внешней стороне, а к сути — тут он, конечно, тоже справедлив и всё же кое-в чём, в целях ничего иного, кроме истины, позволь мне сказать несколько легкомысленных возражений на твою серьёзную трактовку.

Видишь ли, вера, о которой ты пишешь — это в сущности есть вера индивидуального духа, индивидуального, как отдельного индивида или человечества, — не суть в данном контексте важно. Но ведь это только одна, так сказать, идеальная сторона веры — а есть в ней и другая, реальная сторона, вера как социальный феномен, социальный фактор, вера множества индивидуумов, которых она связывает: религо, коммон, фасцио — всё это слова с весьма близкой в этом смысле этимологией. А вера как феномен множества включает в себя весьма изрядную долю легковесности, как-то: преклонение перед авторитетами и священными книгами, чувственная символика с проецируемым на неё сокровенным смыслом, и прямо обезьянничанье.

19.10.73

К. А. Любарский

Письмо Г. С. Подъяпольскому (от декабря 1973)

Из письма жене:

***

Несколько слов о твоих замечаниях относительно веры, как феномена множества. Да, разумеется, вера во все времена (хотя не всегда и везде) использовалась как фактор социальной интеграции. Но эта функция отнюдь не является абсолютной прерогативой веры. Такова неизбежная судьба любой мало-мальски влиятельной общественной идеи. Яркий пример — национализм в лучшем смысле этого слова (кстати, исторически весьма часто национализм надевал религиозную маску). Разве национализм не является ещё более (или столь же) ярким примером феномена множества?

Феномен множества — явление для человечества неизбежное в силу общественной природы вида Homo sapiens. В этом смысле Маркс прав, говоря, что нельзя жить в обществе и быть свободным от общества (может быть, прав именно потому, что мысль эта, в сущности, восходит ещё к библейским временам). Социальные интеграторы поэтому просто необходимы для существования общества (случай индивидуализма, даже самого подчёркнутого, вполне сюда укладывается — речь ведь идёт лишь о смене знака: то, что кажется полностью самостоятельным, как правило, просто «анти»). Очень интересные мысли о роли социальных интеграторов и о периодическом характере их возникновения, помнится, в своё время высказывал Г. Померанц в «Моделировании исторического процесса».