Так порождение страха и защита от него протягивают друг другу руки. Они действуют сообща, создавая грандиозную систему управления страхом. Да, в итоге личность в рамках религиозных верований явно оскудевает и теряет интерес к земному миру, но обогащается, обретая веру в загробный мир, которая наилучшим образом одолевает страх, уверив человека в том, что он будет прощен и обретет спасение – и тем компенсируется утрата чувственных удовольствий, рожденных игрой влечений, но верующий получает бесконечно сильную любовь Бога, Христа, Девы Марии… Радости этого мира, обманчивые, опасные, грозящие смертью и крахом – были обменяны на ценности непреходящие, истинные, дарующие спасение, вечную жизнь и бесконечное блаженство.
Мы говорили о том, как любое общество с его угрозами и отказами порождало блокировки, страх, а с ними – проявления невроза и даже психоза. Мы видели, что исполненная любви преданность вождю и ко всеобщим и личным ценностям, которые он обещал, давали ценные компенсации, привлекали значительные психические силы для целей общества и тем рождали высшее благо, неразрывное с созданием возвышенных жизненных ценностей и ролей. Мы сочли это попыткой не допустить невроза. Принцип порождения страха с целью предотвращения тяжелых личных и социальных катастроф мы сравнили с прививкой. Теперь мы понимаем, что католичество достигло подобного управления страхом, стремясь обеспечить жизненные ценности высочайшей природы, и сделало это не в результате расчета, а благодаря глубокому переживанию, вызванному встречей с Иисусом Христом, а также исходя из своего исторического развития в целом.
Католичество и страх. Итоги
В заключение скажем несколько слов о том, какие результаты приносят возникновение страха и управление им. Имей мы дело лишь с профилактикой страха и с общим итогом, да еще будь освобождение от страха единственной или хотя бы важнейшей целью, тогда бы вердикт был очевиден: провал. Тот факт, что страх и попытки его подчинить играют в католичестве роль, совершенно непонятную для современных протестантов, мы видели на всех этапах исследования. Но такую точку зрения мог высказать доктор, озабоченный душевными склонностями пациента и так называемыми «нервами», и она бы страдала от собственной банальности. Сперва отметим: если мы продолжаем выдвигать аргументы в терминах примитивного удовольствия, то боль, порожденная страхом, часто уравновешивается огромным удовольствием, исходящим из чувства освобождения и блаженства, и часто сложно сказать, что преобладает. Без сомнения, нередко перевешивает ощущение счастья. Ужасы, которыми стращает Церковь, грозят лишь тем, кто стоит вне общины и ее религиозной системы. Для благочестивого, послушного сына Церкви смерть, дьявол, ад теряют жало, пока широко применяются стереотипные средства защиты от страха и пока влияние невротического страха не слишком сильно, чтобы превысить магию таинств и растворение в безликой массе. А на той стороне верующих ждет столько радостей самого утонченного рода, что оставшейся боли от страха – а ведь даже в самом страхе может таиться и удовольствие – противостоит неисчислимое обилие самых возвышенных благ. Того, что миллионы католиков находят в вере высочайшее удовлетворение, не станет отрицать ни один непредвзятый наблюдатель. Часто найденное счастье нужно воспринимать как преодоление глубокой жизненной боли, а для его удержания требуется огромный расход сил или его нужно все время завоевывать заново, но если человек достиг максимального или оптимального счастья, успех несомненен.
И Католическая Церковь предлагает не только это. Ее воспитательная работа, направленная на нравственный образ жизни, может иметь очень большие недостатки, – возможно, важные интересы переносятся с этого мира на мир иной; может быть, сомнительно воздействует стремление обрести награду; да и силе любви может быть нанесен тяжелый ущерб из-за навязчиво-невротического смещения эмоций. Но даже с учетом этого остаются достижения, достойные внимания.