Христианство и страх

По сей день идут споры о том, когда произошло обращение, которое сам Кальвин называл внезапным. Рассматриваются 1527–28 и 1532–33 годы. Кузен Кальвина Оливетан, первый переводчик Священного Писания на французский[611], по сообщению Безы, дал первый толчок для отторжения католицизма[612], а Оливетан находился во Франции только до 1528 года. С другой стороны, первое печатное издание – комментарий к трактату Сенеки De Clementia, увидевший свет в 1532-м[613], – а также некоторые письма и произошедший только в мае 1534 года отказ от бенефициев свидетельствуют о том, что перелом во взглядах произошел около 1533 года

[614]. Предшествующие годы рассматриваются как своего рода инкубационный период. Для нашей задачи точная датировка обращения несущественна.

Новое благочестие. Защита от страха

Для Кальвина защита от страха совсем не так важна, как для Лютера, главный вопрос которого можно сформулировать следующим образом: «Как сделать так, чтобы Бог помиловал меня на Страшном Суде?» Только при внимательном рассмотрении становится понятно, что и у него страх составляет фундамент благочестия. Однако говорить о «психозе страха у Кальвина»[615] все же нельзя. Мы поговорим об этом позже. Имеющая силу для всех реформаторов, и не только для них, формула «Anthropocenosis – Theoplerosis» («в человеке нет добра – добр только Бог» [буквально: опустошение человека – наполнение Бога

]) приобретает у него совершенно особенный смысл. Весь страх Божий превращается в борьбу за почитание и власть Бога среди людей. В чем смысл жизни? Это и есть главный вопрос[616]. Уже отсюда видно, что у женевского реформатора, в противоположность виттенбергскому, господствуют не чувства, а воля, направленная на действия. «О претворении в жизнь воли Божией, а не об удовлетворении наших желаний и не о развитии нашей личности идет речь в христианской религии» (Бруннер). Лютер исходил – в том числе и в учении о предопределении – из уверенности в спасении, Кальвин – из Божественного Абсолюта. Простое спасение души кажется ему слишком низким. Он пишет кардиналу Садолето: «Христианин должен взойти на более великую высоту, чем стремление к спасению собственной души и поиск средств для этого спасения»[617]. Его благочестие полностью направлено на Бога, и то же самое можно сказать о его представлениях об оправдании, которое Кальвин, как и остальные реформаторы, ставил в полную зависимость от благодати Божией, совершенно устраняя хоть какое-либо влияние на него любых человеческих заслуг. Более того, Кальвин ввел идею божественного почитания, которое, как он полагал, ослабеет, если хоть малая доля оправдания будет зависеть от человека[618]. Вера, дарованная людям без усилий с их стороны, принимает облик благоговения, неотделимого от любви[619] и проявляющего себя в ней

[620]. Кроме того, вера предполагает послушание, и особенно покорное принятии религиозной истины, данной людям[621], и только потом доверие. «Совершенно точно в законе и пророках первое место занимает вера и все, что относится к истинному почитанию Бога, только затем следует любовь как нечто второстепенное»[622]. Оправдывающая сила веры происходит не из любви[623]. Кальвин больше исходит из того, чтобы внушать ненависть к порокам, а не любовь Христову[624]

.

Богословие и этика

Почитание Бога. Избранники и отверженные

Понятие Бога у Кальвина имеет два диаметрально противоположных аспекта, в зависимости от того, рассматривается ли оно с точки зрения верующего, который видит себя избранным и прощенным, или с внешней, объективной. В первом случае Бог – любящий, милостивый, Он «не хочет ничего, кроме единения со своим творением, вступления в непосредственный контакт с ним и отдачи своей жизни для сотворенных и за них»[625]. Бог любит этих избранных, по выражению Кальвина, «как супруг, воспламененный любовью к своей супруге»[626]. Он хочет завоевывать сердца с помощью доброты (douceur – фр. «мягкость») и дружбы, как отец, склонившийся к ребенку.