Естественно задаться вопросом: с чего же начинал Павел свою проповедь? В его писаниях, дошедших до наших дней, царит полное молчание о том, каким был Иисус и чему он учил при жизни. Эти сведения непременно были бы сообщены ему, если бы Павел советовался с «плотью и кровью» – и молчание резко контрастирует с тем фактом, что он постоянно цитирует ТаНаХ. То, что так поразило и увлекло Павла во время таинственных событий по дороге в Дамаск, не было религиозной системой – это была личность. Личность Христа и Господа: за этими двумя титулами – две стороны того, кем являлся для Павла Иисус. Иисус – Христос (Помазанник), поскольку он был избран для исполнения Божьего замысла; Иисус – Господь, потому что его место в замысле Божьем дает ему вечную власть над миром.[158]
Жесткого разделения здесь нет; однако, как правило, в письмах Павел называет Иисуса Христом, когда делает какие-то утверждения, и Господом, когда о чем-то просит или что-то приказывает лидерам общин. Именование Христос он связывает уже не с политической ролью Мессии-Помазанника, призванного спасти Израиль, а с делом Божьим, завершившимся на кресте. Господа Иисуса Павел воспринимает как того, кому христиане обязаны повиноваться, поэтому связывает именование Господь с послушным исполнением этого Божьего дела в жизни Церкви.[159]В прошлой своей религии Павел превыше всего ставил исполнение Закона; и теперь можно ощутить, как он борется с наследием Закона – и не всегда побеждает. В его послании к римским христианам можно прочесть, что Закон приносит на землю грех и гнев Божий – и тем не менее он свят.[160]
Больше всего поражают неоднократные заверения Павла, что традиционное для иудеев обрезание гениталий ничего не значит само по себе, если не исполнять заповедей Божьих. Не мог же он не читать в ТаНаХе, что обрезание и есть одна из Божьих заповедей? Похоже, проблема Закона, хорошего и дурного, стояла для него еще более остро, чем для самого Иисуса – так же, как пятнадцать веков спустя для Мартина Лютера, и неудивительно, что второй религиозный реформатор так высоко ценил первого. Однако это кажущееся противоречие можно объяснить полнотой его драматического переживания на дороге в Дамаск: он отверг нечто хорошее – свое иудейское наследие – ради несравненно лучшего – Христа. Встреча лицом к лицу с Христом – более надежный способ стать «праведником»: слово, однокоренное с глаголом «Итак, чтобы «оправедниться», Закон не нужен; однако для Павла невыносима мысль, что Закон должен совершенно исчезнуть. Его должны соблюдать даже «оправеднившиеся», чтобы тем проявить послушание Христу, обязательное как для иудеев, так и для не-иудеев.[163]
Послушание – навязчивая тема, к которой Павел возвращается снова и снова. Последователей Христа он сравнивает с рабами, женами, должниками, младшими сыновьям, сонаследниками; отношение верующего к Христу может стать настолько близким, что Павел говорит о нем в терминах поглощения одной личности другой – не случайно одно из его характеристических выражений, о том, что верующие находятся «во Христе». Все это тем более удивительно, если учесть, что отправная точка его веры – конкретная личность, жившая совсем недавно, а не какая-нибудь абстрактная платоновская Высшая Душа. Однако Павел проповедует Иисуса таким, каким встретил его сам, – как трансцендентное существо, стоящее над миром, чья земная жизнь вторична по сравнению с тем, что принесла человечеству его смерть. Он указывает на катастрофу, вызванную непослушанием Адама, и на победу Христа над этой катастрофой: «Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут».[164]