Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

– А-а, Иисус милостивый. – Он еле держался на ногах. – Вот где встретились! Позвольте ручку. Я ж, можно сказать, твой Илья. Тот, про которого ещё Исайя говорил: «Глас вопиющего в пустыне». Я… – и тут он с размаху шлёпнулся в лужу, – Иоанн Креститель.

– Что это за свинья? – брезгливо спросил Тумаш.

– Илия, – сказал Братчик. – Каков предтеча, таков и мессия.

– А я ж… готовил путь твой перед тобой.

Фома-Тумаш подмигнул. Сила-Иаков и Лявон-Пётр схватили предтечу за руки и поволокли. Он пахал ногами землю, делая две борозды.

– Не узнаёшь? Отрекаешься? А я ж тебя в Иордан макал! Ну погоди-и! Пророчил я! Узнаешь ты теперь мои пророчества! Голос Божий был у тех ночных людей! Погоди-и!

Юрась плюнул и пошёл дальше.

Когда все они сворачивали с Мечной улицы на улицу Ободранного Бобра, навстречу им попались два десятка всадников в красных плащах – замковая стража. За ними тащилась обшарпанная закрытая карета, запряжённая парой добрых белых коней.

Христос не обратил на них внимания. Ему было не до того.

…Спустя несколько часов они сидели в покое Юрася и пререкались. Пререкались упорно.

– Женится он, – насмешничал Лявон-Пётр. – Не успел явиться пан Иисус, как он, видите ли, женится. – Табачные глаза Лявона бегали. – Ясно, что здесь такое: брак под кустом, а свадьба – потом.

– Я тебе, Лявон, сейчас дам по твоей апостольской лысине, чтоб языка своего ядовитого лишился, – спокойно ответствовал Юрась.

Конавка утратил равновесие. Заскулил чуть ли не с отчаянием:

– Да ты понимаешь, что это такое будет, твоя свадьба? Ты же сразу как Христос накроешься. Ты же сам недавно говорил, что будешь плыть, куда судьба вынесет, возвышаться, власть брать, деньги брать. – И передразнил: – «Раз уж останусь в этом навозе, pa-аз все они такие свиньи».

– Вчера думал, – отрезал Братчик. – А сегодня гадко мне.

– Иоанна Крестителя помнишь? – нервно спросил горбоносый мытарь. – Злодеи мы. Нельзя остановиться, раз попали, как сучка в колесо. Визжать да бежать. Остановишься – они тебе припомнят, кто ты и что ты. На дыбе вспомнишь, какое оно, вознесение да на небо взятие. Люд тебя на куски разорвёт.

– Как хотите, – стоял на своем Христос. – Я должен…

– Перед кем? – заголосил елейным голосом Иаков Алфеев. – Перед девкой той? Да спи ты с ней сколько хочешь – слова никто не скажет. Благословлять тебя станут, стопы целовать. Ей, думаешь, что-то другое нужно? Ты – Бог.

– Для неё…

– А про нас забыл?! Снова на дорогу?! А жрать что?!

Явтух-Андрей по-дурному зазвенел в кармане деньгами.

– А, деньги, – вспомнил Христос. – Вот тут каждому по четыре золотых… И мне то же самое… Я собрал.

И тут взорвались страсти.

Братчик никогда не мог представить, что десять человек могут так кричать.

– А потом что? Это на всю жизнь?

– Ещё бы казну взять, коней накр… наменять, так тогда ничего. А то… четыре монеты.

– У меня это самая удачная роль, – скрипел Варфоломей. – Платят, как никогда.

– Повезло как, – голова на блюде шевелила толстой губой. – А тебе чего ещё надо?! Жалобщик ты! Енох!

– И я!.. Эва!.. Как его!.. Оно!.. Ну, того!!!

– Любезные, – успокаивал женоподобный Иоанн. – Зачем идти? Он не думает. Добро делает миру и себе.

От гвалта звенело в ушах.

– Цыц! – гаркнул вдруг Неверный Тумаш. – А я согласен с ним. Ради чести.

– Умный человек, – сказал Раввуни и похвалил себя, не удержался: – Почти как еврей.

– Так что ты ещё вякнешь? – угрожающе спросил у Петра Христос.

Тот, уклоняясь от взгляда, смотрел в окно.

– А ты подумал, Лявон, на какое ты время Пётр? – спросил Юрась. – И подумал ли, что, пока ты нужен, у тебя деньги, а когда ты не нужен станешь, то лишишься не только денег, но и головы?

– А ты подумал, Христос, – засипел вдруг Пётр, – что единственный раз судьба даёт в руки такой козырь? Что не они тебе, а ты им можешь снести голову? Что протяни ты руку, и Гродно – твой… Беларусь – твоя… Жмойская земля – твоя… Королевство – твоё… Половина земли – твоя. И ты же сам ещё недавно соглашался на это, кажется? Что они могут?! А ты можешь всё.

– Знаю. Мог бы. Но это множество усилий… Полжизни… Один час изменил во мне всё. Я не хочу терять не только половины жизни, но и единой минуты. А если не отдать этому всей силы, хитрости… подлости, это кончится не господством, а плахой.

– Из-за девки золотую реку теряешь, – Жернокрут-Варфоломей развязал рот-завязку. – Девку ему надо.

– Ну и ладно, – сказал Тумаш. – Ну и девку.

– Милый, – с издевательской нежностью сказал Иуда. – У савана нет карманов.

Юрась встал:

– Вы как хотите, а я иду. Кто желает идти со мной – пусть подождёт.

– Я подожду тебя у ворот, – сказал Раввуни.

Как раз в это время в готической капелле Машковского монастыря кончалось пострижение. Угрожали голоса под острыми сводами, во мраке. А в пятне слабого света, падавшего из окна на каменные плиты пола, стояла женщина, и было на ней – вместо понёвы, казнатки и кораблика – грубое одеяние монахини.