Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

А было между тем не так. Было то, что новую монахиню никто никакими средствами не мог заставить жить так, как жили все в Машковском монастыре. К мессе не ходила, в хоре петь отказывалась, высоким гостям прислуживать не хотела. Тихая и скромная раньше, она вела себя так, словно в неё вселился бес. И наконец игуменья не выдержала, сама пришла к ней в келью и завела последний разговор. Не послушает – пусть пеняет на себя. Сказала, что если овладевают тобой дьявольские мысли, так надо поститься, а не то – бичеваться, а не слушать старшее поколение – это уже совсем никуда не годится.

Анея не глядела на неё.

– Так что, прислать кнут?

– Пошлите его гродненским отцам Церкви. Он из них немного жира выпустит. А я ни молиться, ни бичеваться не буду. И вы не делаете – и я не буду.

– У нас дьявольских мыслей нет.

– У кого же они тогда есть? Говорю: кнут оставьте себе.

– Что ж это, пани такая?

– Нельзя поднять руку на плоть Божью. У меня может быть сын.

– Отку-у-да?

– Не знаете, откуда бывают дети? Странно, мне казалось, что именно вы должны это знать лучше всех… Его сын.

Лицо игуменьи пошло пятнами.

– Не могу… Не могу. – Она вдруг расхохоталась. – Так ты думала, он Бог? Жулик он, пройдоха, школяр, из коллегиума вылетевший. Апостолы его – воры да конокрады. Его под плетьми заставили Богом быть. Христо-ос! Да он с воскового Христа в храме за грош портки снимет.

Анея посмотрела ей в глаза и поняла: правда.

И вдруг зазвучала музыка ночного сада, шорох деревьев, звуки поцелуев. И услышала она снова его слова о том, что он школяр, что «ради него самого», что «если бы я был иным». И вспомнила она лунный дым, и небо, и звуки далёких колоколов, и ангельское пение, говорящее о том, что страха нет, и другую песню, в которой гонец с любовью и тоской говорил: «Люблю».

Он не хотел её обманывать. Он говорил обо всём, и только она была глухой, была глупой и ждала призрака. А призрак был живым. И он шептал ей чудесные слова, никогда до того не слышанные на земле, взятые с неба… И значит, было всё равно, кто он.

– А призрак был живым, – тихо сказала она, и глаза её с ненавистью взглянули на игуменью.

Та не догадалась ещё, что проиграла:

– Понимаешь? Пройдоха!

– А мне всё равно, – улыбнулась Анея. – Возможно, я и хотела пасть! И именно с ним.

Лицо её было несломно-независимым. Игуменья ещё нашла силы съязвить:

– Пасть? Так шла бы сразу в наш монастырь.

– А мне ваши разбойники с большой дороги без надобности. У меня – мой. Мне всё равно, кто он. – Она упёрла руки в бока. – По сравнению с вашими книжниками он выше Бога. И его вы не отнимете у меня, доброго, сильного, нежного. И меня нельзя от него отнять. И я не подниму руки на Его плоть!.. А монастырь ваш не во имя Марфы и Марии, а во имя великой блудницы и самого Сатаны, у которого другое имя – Лотр!

…Марта и Марыля утром следующего дня проводили их до распутья. И Марыля спросила, придёт ли Христос ещё… к ней. А он ответил, что, видимо, нет, что слишком далеко лежит его путь. И та пошла домой, удивляясь его непонятной святости. Потому что она не отнеслась бы к нему жестоко. А Марта шла и в душе радовалась её неудаче.

…И вновь дорога. Полные сумы за спиной. В ларце у Иуды звякают деньги, и, значит, можно идти далеко-далеко. А перед Ильяшом бежит свинья. Одна из двухсот Лазаревых. Потому что Лазарь – сальник[108]. Свинья хорошая, пёстрая.

Радостно глядеть на Божий свет. Но не всем.

У Петра болела голова. Шёл и скулил:

– В благодарность за воскрешение поднесли они нам болезни.

– А младшая была ничего, – сказал Андрей.

– Не с твоим… эва… лицом… – оборвал его Филипп. – Она… эва… от Братчика не отходила. Даже старшая… заревновала. И чего смотрел человек?

Магдалина усмехнулась слегка брезгливо. В ближайшем местечке надо выпустить голубя и написать, что Юрась, даже если и не ищет схваченную, никого не хочет, и, значит, это слишком серьёзно. Значит, когда он узнает правду, гневу его не будет границ.

И всё же он был не таким, как все, с кем до сих пор сводила её судьба. Она чувствовала даже невольный интерес к нему. Тень уважения, если вообще способна была уважать.

Глава 19

ИНДУЛЬГЕНЦИИ

Он не только торговал благодатью Божьей. Еженедельно обрезая свои сатанинские когти, он каждый коготь продавал как ноготь одного из святых. У него был список патронов разных церквей, и он загодя знал, куда пошлёт завтра кровавые и грязные завершения своих гнойных пальцев и какую церковь ограбит за них.

Из проповеди Кристофича.