Христос с тысячью лиц

Нога Павла ни разу не ступала за пределы империи, и это было естественно. Даже внутри нее он постоянно подвергался нападениям со стороны ревностных иудеев, которые чуть не забили его до смерти в Листре и в Фессалониках, напали на него в Иерусалиме, послали сорок каких-то мрачных террористов, поклявшихся ни пить, ни есть, пока не убьют Павла. Только постоянное сотрудничество с римскими властями – с проконсулом Сергием на Кипре, с неназванным «тысяченачальником» в Иерусалиме и прокуратором Антонием Феликсом в Кесарии – спасло Павла от этих страшных сикариев.

Римские власти были крайне заинтересованы в месседже Павла, вносившем раскол в ряды воинствующих милленаристов. Что же касается самого Павла, то он был заинтересован как минимум в выживании. Особенно если учесть, что вражда Симона Волхва с Иаковом, братом Господним, носила не только теологический, но прежде всего личный характер. Ведь если верить «Псевдоклиментинам», то Павел/Симон Волхв был тот человек, который физически напал на Иакова Праведника на ступенях Иерусалимского храма, столкнул его со ступеней вниз и сломал ему ногу. Вряд ли Иаков Праведник хорошо после этого относился к Павлу.

За пределами империи действительно не было христианства. Зато за ее пределами были

назореи. «Очень вероятно, – писал Барнард еще в 1968 г., что христианство зародилось в Эдессе в еврейской среде, которая имела тесные связи с палестинскими сектантами, и что самые ранние обращенные были, по большинству, евреи»{128}. В переводе с языка велеречивых эвфемизмов на реальный исторический процесс это значит: «милленаристы, веровавшие в Иисуса, бежали через набатейскую пустыню, перешли Евфрат и основали в Эдессе свои общины».

Среди этих общин очень рано сложилась легенда, что их глава, апостол Иуда по прозвищу Близнец, обратил в свою веру царя Эдессы Абгара.

Эта легенда ставила ортодоксов в очень сложное положение. Ведь само прозвище «Близнец» ярко свидетельствовало о гностическом характере самых ранних разновидностей эдесской веры. Все последующие богомерзкие гностические практики, все разговоры о превращении человека в бога, о духовных близнецах, все призывы «Од Соломона» «надеть на себя» любовь бога{129}

и найти его, «как любовник возлюбленного»{130}, все рассказы мессалиан о том, что «душа должна чувствовать то же при слиянии с Божественным Женихом, что женщина при совокуплении с мужем»{131}, восходили к единому общему предку – к прозвищу апостола Иуды, претендовавшему на то, что он является новым воплощением и духовным близнецом Христа.

Как связаны между собой ранняя эдесская легенда об обращении эдесского царя Абгара апостолом Иудой Фомой и история Иосифа Флавия об обращении адиабенской царицы Елены в иудаизм?

Конечно, безопасней всего предположить, что первая история не имеет никаких корней в реальности. Она была просто выдумана ортодоксами в IV в. н. э., как полагал великий Вальтер Бауэр{132}, или родилась из полемики ортодоксов с манихеями в III в. н. э.{133}. Эдесские христиане прочитали Иосифа Флавия, им стало обидно, что царь соседней Адиабены обратился в иудаизм, и они придумали своего обращенного в иудаизм Абгара{134}

. Возможно, они срисовали его с Абгара VIII Великого, который был большим другом Бардесана и, по крайней мере, не препятствовал тому, что этот мистик своими сладкоречивыми гимнами привлек к своему учению «всю знать»{135}.

От такого предположения и овцы сыты, и волки целы.

Мы можем безопасно рассуждать о том, что, оказывается, за границей Римской империи тоже существовали последователи Иисуса, но они тоже были маленькие, никому не известные, это тоже был маленький ручеек, который почему-то уже во II в. н. э. привел к появлению в Эдессе влиятельного теолога и царского фаворита Бардесана. (Согласитесь, если предположить, что царь Эдессы лично привечал веру Иисуса еще в I в. н. э., то от «маленького ручейка» не останется вообще ничего.)

Однако такое предположение не совсем отвечает имеющимся свидетельствам. Как ни скудны они (а, признаться, мы ничего толком не знаем об Эдессе, по крайней мере, до походов Траяна), а все-таки они показывают на ранний характер легенды об Иуде Фоме.

Они показывают, что она предшествовала поздней (и спорящей с ней) ортодоксальной «доктрине Аддая». Они показывают, что эта ранняя легенда была хорошо осведомлена об иудейском характере раннего эдесского христианства (вельможа Товия). Не факт, что эдесские нацрайе вообще читали Иосифа Флавия – источник римский, ангажированный и ненавистный зилотам. Зато мы легко можем предположить, что они знали об обращении царя соседней Адиабены и о геройских подвигах его родичей в Иудейской войне без всякого Флавия.