Хромосома Христа

Отойдя от зеркала и бороздя, как утюг, взад-вперед ворс ковра, он размахивал руками и развивал свои стратегические планы. Вождь он и есть вождь. И выглядел лет на тридцать моложе.

Он проводил нас до самых ворот.

– О, если бы еще раз влюбиться! – неожиданно сказал он, закатив глаза и воткнув руки в небо.

– Завтра, – пообещал ему Жора, – завтра это непременно случится. Определенно!

Старикан, подмигнув, улыбнулся. Что будило в нем дикую жажду жизни, сперма кита или нуклеиновая нить секвойи, нам предстояло еще выяснить. Но уж никак не признаки черепашьих генов, которые ведь тоже проявляли свою активность. Что же? Мы не знали ответа, а нам прежде всего нужна была ясность.

И я позвонил Юле.

– Приезжай, – сказала она.

Что может быть яснее?

ГЛАВА 23

Мы должны были четко представлять себе, как ведет себя каждый ген, каждый фрагмент ДНК баобаба или черепахи, индийской кобры или африканского льва. И для этого нам нужны были клеточки, наши клеточки, нежные комочки пульсирующей жизни. Жора оказался прав, сказав однажды: «Мы лезем со своим желанием знать порядок вещей в промыслах Бога, но нам никогда не выведать правду жизни». Это было сказано давно, но я всегда помнил этот невеселый Жорин тезис. Правда, никогда, до самого последнего времени, не придавал ему значения. Вера в то, что нам впервые удастся ухватить Бога за бороду, жила во мне удивительно долго.

Итак, нам понадобились клеточки. Это радовало: наконец-то я займусь своим делом! Да, нам понадобились точные, можно сказать математические, знания о тех биологических процессах, которые проистекали в клетках и тканях, и в органах, и в целом организме, когда мы подвергали их тем или иным экспериментальным воздействиям. Квантификация, иными словами – количественная оценка состояния внутриклеточных молекулярных процессов или психики человека, стала для нас тем Рубиконом, который предстояло преодолеть. Сколько чего? Вот вопрос вопросов, на который должно найти ответ. Сколько ума, чести, совести, сколько злости и гнева, счастья или любви у Майкла Джексона или Жаклин Кеннеди? Сколько генов добра или долголетия? Как управлять этим «сколько»? Эти вопросы торчали в мозгу, как ножи в сердце, как бревно в глазу, как крик в ухе. Мы, конечно, не провозглашали их вслух, не произносили всуе, мы носили их молча, как носят траурную повязку, не позволяющую думать ни о чем другом, кроме случившейся невосполнимой утраты. Мы, в самом деле, ничего не теряли, но до сих пор ничего и не нашли. Если не считать нашего пациента. Он стал ярким свидетельством того, что мы на правильном пути.

– Честно говоря, – удивлялся Жора, – я до сих пор не верю в твои гены.

Я верил!

– Если бы мы ввели ему вместо генов твоей секвойи мочу белой вороны или яд гюрзы, он бы так же прекрасно сегодня каркал. Хотя его проросшие, как горох, зубы заставляют задуматься.

А я верил!

ГЛАВА 24

Я умолкаю, затем произношу:

– Я рассказываю все так подробно, рассчитывая на твою память и на то, что когда-то это кому-то понадобится, кто-то прочтет твои дорожные записки и пройдет весь наш путь в новых условиях. Я уверен, что другого пути у человечества нет. Нужны лишь благоприятные обстоятельства, новый виток спирали и понимание, осознание того, что спасение человечества в его руках. И воля. И конечно, воля!

Я снова молчу, любуясь тем, как Юля стремительно бегает своими быстрыми пальчиками по клавиатуре.

– Да-да, я слушаю, – говорит она, не отрывая взгляд от экрана, – продолжайте, говорите.

– Если я буду перечислять всех, кому мы дали жизнь, у тебя не хватит бумаги.

– Этой бумаги, – говорит она, кивнув на жужжащий серебристый ноутбук, – достаточно, чтобы написать не только историю Земли, но и всей Вселенной.

Она на секунду умолкает, затем, оторвав взгляд от монитора и заглядывая мне в глаза, словно чего-то опасаясь, произносит:

– Историю пишут победители…

Теперь я улыбаюсь.

– А кто сказал, что мы проиграли? Ведь теперь с нами Сам Бог! И мы, как ты сказала, ютимся в Его ладонях.

– Вы мне вчера так и не ответили: она умерла?

– Для меня – да.

Я рассказываю ей о той, кто не захотел делить со мной…

Она слушает с нескрываемым любопытством. Ей все во мне нравится.

– Как актер вживается в образ героя, мы должны эмпатировать, втиснуться в жизнь изнутри, чтобы видеть ее сосуды и сердце, и легкие, и кишки; мы должны стать ее шестеренками и рычагами, часами и минутами, чтобы секунда за секундой, йота за йотой приближаться к человеческому счастью… Часы жизни. Мы должны стать часовщиками жизни, а не тянуть из нее жилы. Нам нужно хорошенько потрудиться, чтобы жизнь на Земле…

Я произношу общие, по большому счету ничего не значащие фразы. Чтобы она привыкла к моему голосу.

– Мы должны испытывать благоговение перед жизнью, ведь в ее жилах течет и наша кровь.

Вдруг ее робкий вопрос:

– Вы, наверное, очень одиноки?

Ее глаза смотрят на меня, не мигая. Меня снова подозревают в одиночестве.

– Одиночество – это великолепный антураж для творчества, – произношу я. – И даже корм.