– Если ты занят тем, без чего люди не могут жить, – поучал меня Жора, – деньги всегда найдут тебя сами. И дадут тебе жару! Определенно!
– Ровно?
– Ага, – кивнул Жора, – ровно!
Это было истинной правдой.
– Научись говорить деньгам «нет», и они будут липнуть к тебе как банный лист к заднице, – проповедовал Жора, – ведь деньги – как женщины: «чем меньше женщину мы любим, тем легче…». Запомни это правило: чем мы менее любопытны к тому, что привлекает внимание толпы, тем настойчивее это возвеличивает тебя в ее глазах. Присмотрись к жизни…
ГЛАВА 35
Я не Гете и мне не нужна никакая Ульрика фон Левецов. Я даже не Чарли Чаплин и не нуждаюсь в обществе своей Ундины. Разница в возрасте заметна только тем, кто ни черта не смыслит в устройстве мира.
– Соломону, – говорит Лена, – до конца его жизни подкладывали в постель девочек, чтобы он не старел. Вернейшее средство!
– Правда?
– Да, правда, – говорит Лена, – и не только Соломону. Вы как-то учитываете это средство против старости в своих…?
Ты же прекрасно сама всё знаешь, думаю я, конечно, учитываем.
– Ну так, – говорю я, – с горем пополам.
– Какое же это горе? Это…
Я не отваживаюсь назвать Юлю «средством от старения»!
– …никто, никакой Леонардо да Винчи, ни Ньютон, ни твой любимый Сенека или Спиноза, ни один гений, понимаешь, – говорит Ли, – не в состоянии заглянуть в кухню Творения. Божий промысел – черный ящик для человеческого ума, и твоя пирамида не может…
С этим я согласен. Но…
– Послушай, – говорит Ли, – смотри… – Она-таки простыла и теперь делает паузу, чтобы откашляться. – Смотри, – продолжает она и усаживается поудобней.
Очевидно, я недостаточно убедительно рассказал ей о значении генофонда. Да я и не должен требовать от нее понимания, мне ведь достаточно и того, что она меня слушает и даже спорит со мной. Сперва ее доводы казались нелепыми, наивными, просто смешными. Теперь я понимаю, что в простоте ее слов спрятаны очень ясные истины, от которых так отвык современный человек. Ее слова легки и прозрачны, в них – правда.
– Твой Homo sapiens – абсолютный невежда в понимании окружающего его мира. Молния, дождь, смерч, зарево заката – эти чудеса природы недоступны его пониманию, он способен лишь удивляться, изумляться и, если он честен, готов признать, что не в состоянии их победить. Но он из кожи вон лезет, пытаясь покорить недосягаемую для его ума сферу жизни – сферу, где владычествует Творец, сферу Его промысла…
Я слушаю ее, рассматривая в бинокль туристов на теплоходе, которые кажутся совсем рядом, и живу ожиданием звука их голоса, но они остаются немыми. И я снова, не отрывая глаз от бинокля, вслушиваюсь в ее слова.
– Вместо пустых, бесплодных умствований о Его промысле и тайнах творения, человек должен постигать Его Слово…
– Должен?
– Да. В Слове – все для Его славы и блага, разве не так? Все для спасения человека.
Изгиб пляжа, коса гальки от камней до камней длиной в две-три сотни метров, кругом ни души, порывистый ветер, белые буруны на иссиня-фиолетовой равнине, шум прибоя… Когда большая волна бьется о камень, холодные брызги долетают и до нас. Я заботливо прикрываю ее плечи своей курткой, которая помнит и другие плечи, знает и другие камни. Нет, это еще не шторм, волны еще не встают стеной одна за другой, еще не грозятся разрушить этот крутой каменистый берег, но можно любоваться и таким морем, и таким прибоем, наслаждаясь и такими плечами, и этим очень спокойным голосом.
Когда на солнце наползает тучка, становится прохладно и хочется эту тучку отодвинуть рукой.
– Слово очищено от человеческих умствований. Оно совершенно – ни прибавить, ни отнять…
Много лет спустя о важности слов мне заявит и Тина. Она просто изнасилует меня этой важностью, чуть ли не каждый день подчёркивая её значение. Точность, выверенность, сдержанность в их поиске и произношении, даже учтивая немота (молчание – золото!) для неё дороже всех моих разухабистых сладкоголосых речей, прибауток и песенок.
Порядок слов, заявит она, как порядок нот Баха или Бетховена! Прислушивайся!
Я вострил ухо…
Я думаю и думаю: чем обусловлена эта её нетерпимость к моим словесным нагромождениям и вывертам? Мне кажется, будь она рядом, то и дело хлестала бы меня по губам: не трепись зазря, завяжи язык узлом, губошлёп!
Вот и не далее, как вчера она…
Я понимаю: словесная суета её раздражает. Но и упрекать меня в том, что я, горбатый – горбат, нет же никакого смысла. Зачем же левшу лечить праворукостью?
Вот и Юля тогда…
Несмотря на такой ветер, ничуть не холодно, даже брызги кажутся теплыми. Я мог бы, конечно, броситься на ее глазах в это кипящее море, мог бы рискнуть и плыть до самой середины моря, только бы она знала, что я не такой уж заскорузлый книжник, каким она меня, наверное, себе представляет. Но я не захватил с собой ни маску, ни ласты, и только это меня останавливает. Это и то, что я держу в своих руках ее плечи, слышу ее ровный голос. В конце концов, я должен слушать то, о чем она говорит, если хочу, чтобы и меня слышали.