Хроника объявленной смерти (Cronica de una muerte anunciada)

В действительности моя сестра Марго была одной из немногих, кто не знал, что Сантьяго Назара собираются убить. “Знай я об этом, увела бы его к нам, хоть бы и силком пришлось тащить”, – заявила она впоследствии судебному следователю. Казалось удивительным, что она об этом не знала; ещё удивительней было, что не знала и моя мать, которой любые новости становились известны раньше всех в доме, хотя она уже несколько лет не выходила на улицу, даже к мессе. Я оценил эту её способность с тех пор, как начал рано вставать в школу. Проснувшись, я видел, как в сероватом предрассветном сумраке она подметает двор веником из прутьев, бледная и таинственная, какой я помню её по тем временам, и за каждым глотком кофе следовал её рассказ о том, что произошло на белом свете, пока мы спали. Казалось, она была связана тайными нитями с другими людьми в городке, особенно со своими ровесниками, и порой удивляла нас предсказанием новостей, которых не могла узнать иначе как провидческим способом. В то утро, однако, она не уловила пульса трагедии, забившегося в три пополуночи. Мать как раз подмела двор и молола маниоку на пончики, когда сестра Марго вышла встречать епископа.

”Были слышны петухи”, – говорила мать, вспоминая тот день. Но она связывала отдалённый шум не с приездом епископа, а со свадебным гуляньем.

Наш дом стоял далеко от главной площади, в манговой роще у реки. Моя сестра Марго пришла в порт пешком вдоль берега, а все встречные были слишком взволнованы приездом епископа, чтобы прислушиваться к прочим новостям. Лежачих больных вынесли к дверям, в надежде на чудотворное исцеление; женщины выбегали из двориков, с индюшками, поросятами и прочей снедью в руках; от высокого берега отчаливали каноэ, украшенные цветами. Но после того как епископ проплыл мимо, даже не ступив ногой на грешную землю, ущемлённая в своей значимости новость приобрела законный масштаб скандала. Именно тогда сестра Марго узнала эту новость целиком и во всей неприглядности: Анхела Викарио, прекрасная девушка, вышедшая замуж накануне, была возвращена родителям, так как новобрачный обнаружил, что она не девственница. “У меня сердце разрывалось, – рассказывала сестра. – Но сколько бы ни трепали эту историю, никто не мог объяснить мне, как случилось, что бедный Сантьяго Назар угодил в такой переплёт”. Было точно известно лишь, что братья Анхелы Викарио поджидают его, чтобы убить.

Сестра возвратилась домой, кусая губы, чтобы не заплакать. В столовой она увидела как мать в своём воскресном костюме с синими цветами, надетом на случай, если епископ сойдёт с парохода поприветствовать нас, напевает фадо, накрывая на стол. Марго заметила лишний прибор.

– Это для Сантьяго Назара, – сказала ей мать. – Мне сказали, ты пригласила его позавтракать.

– Убери, – сказала сестра.

И рассказала новость матери. “Но она как будто бы уже знала заранее, – сказала мне Марго. – Так всегда случалось: бывает, начинаешь что-то рассказывать и не успеешь дойти до середины, а она уже знает, в чём дело”. Эта страшное известие до последнего момента оставалась тайной за семью печатями для моей матери. Сантьяго Назара назвали в её честь, вдобавок она была его крёстной, но состояла также в кровном родстве и с Пурисимой Викарио, матерью опозоренной невесты.

Однако, едва услыхав новость, она тотчас же надела туфли на каблуках и парадную мантилью, в которой выходила только для визитов соболезнования. Мой отец, слышавший всё из постели, вышел в столовую в пижаме и встревоженно спросил, куда она собирается.

– Предупредить куму Пласиду, – отвечала мать. – Нечестно, что она одна не знает, что её сына собираются убить.

– Мы с Викарио в таком же родстве как и с ней, – заметил отец.

– Всегда надо быть на стороне жертвы.

Из своих комнат один за другим выбежали мои младшие братья. Самые маленькие, затронутые ощущением трагедии, расплакались. Моя мать первый и единственный раз в жизни не обратила внимания ни на них, ни на своего мужа.

– Погоди, я оденусь, – сказал отец.

Она уже была за порогом. Мой братишка Хайме, которому не было тогда и семи лет, единственный успел одеться, чтобы идти в школу.

– Ступай ты с ней, – велел отец.

Хайме побежал вслед за матерью, не понимая, ни что происходит, ни куда они идут, и уцепился за её руку. “Она шла, разговаривая сама с собой”, – рассказывал мне Хайме. “Негодяи, – шептала она чуть слышно, – подлые твари, ни на что они не способны кроме мерзостей”. Она даже не отдавала себе отчёта в том, что ведёт за руку ребёнка. “Можно было подумать, что я рехнулась, – говорила мне мать. – Единственное, что я помню – это шум толпы в отдалении, как будто свадебное гулянье началось снова, и что все бежали в сторону площади”. Она ускорила шаг, с решительностью, на которую была способна, если речь шла о жизни и смерти, но в этот миг кто-то, бежавший навстречу, увидев её растерянность, решил проявить сочувствие:

– Не спешите, Луиса-Сантьяга, – крикнул он на ходу. – Его уже убили.

***