Хроника объявленной смерти. О любви и прочих бесах. Вспоминая моих несчастных шлюшек

Не сознавая того, что делает, в полном отчаянии побежал он к маркизу. Распахнул дверь ногой и ворвался в пустой дом, который внутри был так же освещен, как снаружи, потому что белые стены призрачно отражали лунный свет из окон. В брошенном доме царил полный порядок: безупречная чистота, аккуратно расставленная мебель; в вазах свежие цветы. Жалобный скрип дверных петель растревожил псов, но Милашка Оливия осадила их суровым окриком. Каэтано разглядел ее в зеленоватой тени открытого патио, блистательную и роскошную в одеждах маркизы с венком из живых, до одури благоухающих, камелий на голове, и поднял руку для благословения:

– Ради Бога, скажи: кто ты?

– Душа неприкаянная, – сказала она. – А вы?

– Я – Каэтано Делауро, – сказал он, – и пришел на коленях молить сеньора маркиза меня выслушать.

Глаза Милашки Оливии сверкнули гневом.

– Нечего сеньору маркизу слушать развратника, – сказала она.

– Кто вы такая, чтобы так говорить?

– Я – госпожа в этом доме.

– Ради Господа Бога и всех святых, – сказал Делауро, – передайте маркизу, что я пришел к нему с известием о его дочери.

Не сдержавшись, прижал руку к сердцу и добавил:

– Я люблю ее до смерти.

– Еще словечко, и я спущу собак! – в возмущении воскликнула Милашка Оливия и указала ему на дверь: – Пошел вон!

Было столько властности и решимости в ее голосе, что Каэтано побрел прочь, то и дело оглядываясь на дом.

Во вторник Абренунсио приехал в лепрозорий и нашел Делауро в полном расстройстве чувств, полумертвым от горя. Тут медик услышал его исповедь от самого начала до самого конца: и об истинной причине наказания, и о ночах любви в монастыре.

Абренунсио был ошеломлен.

– Я знал, что от вас много чего можно ожидать, но только не полного сумасшествия.

Каэтано взглянул на него в удивлении:

– Вы такого не переживали?

– Никогда, сын мой, – сказал Абренунсио. – К любви должна быть предрасположенность, а у меня ее нет.

Медик пытался переубедить Каэтано. Говорил, что любовь – это неестественная тяга друг к другу чужих людей, обрекающая их на деспотичную и унизительную взаимозависимость, которая чем сильнее, тем эфемернее и бессмысленнее. Но Каэтано его не слышал. Он неистово желал освободиться от оков католического мира.

– Один только маркиз может помочь нам спастись законным путем, – говорил он. – Я хотел на коленях его об этом просить, но не застал дома.

– И никогда не застанете, – отвечал Абренунсио. – До него дошли слухи, что вы совратили девочку. Теперь я и сам вижу, что с точки зрения христианина он абсолютно прав. – Взглянув в глаза Каэтано, добавил: – Вы не страшитесь обречь себя на вечные муки?

– Думаю, что я уже обречен, но только не Святым Духом, – спокойно сказал Делауро. – Я всегда верил в то, что Он больше ценит любовь, чем религию.

Абренунсио не мог скрыть своего восхищения человеком, который у него на глазах отринул догматы разума, но молчал. Может ли кто-то найти слова утешения, если сам – наполовину Святая Инквизиция.

– Вы исповедуете религию загробной жизни, которая дает вам счастье и силы презреть смерть, – сказал медик. – Я – нет. Считаю, что самое важное – остаться в живых и жить.

Каэтано со всех ног побежал в монастырь. Он вошел средь бела дня в дверь для обслуги и, не таясь, пересек сад, в уверенности, что защищен всесилием своих молитв. Поднялся на второй этаж, оставил позади низкий пустой коридор, соединяющий служебные помещения с главным зданием, и попал в закрытый и душный мир заживо погребенных монахинь-кларисок. Прошел мимо новой, запертой на замок кельи Марии Анхелы, не зная, что она плачет по нем. Хотел было бежать в тюремный дом, но за его спиной раздался крик:

– Стой!

Обернувшись, он оказался лицом к лицу с монахиней. Лицо ее было скрыто черной вуалью, распятие нацелено прямо на него. Он шагнул вперед, но монахиня призвала на помощь Христа.

– Сгинь, сатана!

За спиной у него послышался другой голос: «Сгинь!» А потом еще крик и еще: «Сгинь, сатана!» Он несколько раз обернулся вокруг себя и понял, что со всех сторон окружен фанатичными монашками с задрапированными лицами и с распятиями, готовыми к бою. Голоса слились в единый вопль:

– Сгинь, сатана!

Силы Каэтано иссякли. Он был передан в руки Святой Инквизиции и публично осужден трибуналом, который обвинил его в пристрастии к ереси и в действиях, которые привели к народным волнениям и разногласиям в церковных кругах. По особой милости судей Каэтано Делауро был приговорен к пожизненной работе прислужником в больнице Милости Божьей, где он и прожил много лет бок о бок с прокаженными, ел и спал с ними на голом полу, мылся после них в тех же тазах, но так и не исполнилось его желание заразиться от них проказой.