Хроника потерянного города. Сараевская трилогия

Вслед за слонами в качестве гуманитарной помощи в Сараево каким-то чудом попали облезлые красные двухэтажные автобусы, пожертвованные городом Лондоном. Все ринулись на второй этаж, чтобы насладиться чудом, и автобусы на поворотах заносило, словно пьяных, и они рискованно наклонялись. Здесь можно было курить. С такой высоты, наверное, как и с белых слонов, улицы выглядели необычно, а прохожие на тротуарах внезапно уменьшились в размерах. Катаясь на лондонских развалюхах, мы представляли, что едем не по зеленой Илидже, а катим, по меньшей мере, через Гайд-парк.

На конечной станции в пригородном поселке знаменитый сараевский весельчак Жано приказывал крестьянам разуться перед тем, как войти в автобус, потому что, говорил он, таков там, в Лондоне, адет, обычай, и они влезали в «лондонец» с обувками в руках.

Во время меж мухаремом и концом зилхиджи нынешнего года потратил я на писание в малой лавке у Сахат-башни 564 листа бумаги. (1767).

Появилась газета Савти Истамбол (Голос Царьграда). (1765)

Ян Ухерка, который кроме кукловодства и своих тайных страстей занимался потихоньку организацией концертов, залучил в Сараево, черт его знает как, знаменитый американский «Голден Гейт квартет». Три старых негра и одна древняя негритянка в фиолетовом парике с удивлением рассматривали «Битву при Сутьеске» и «Форсирование Неретвы» на стенах концертного зала Дома армии, распевая о том, как Иегова выиграл битву под стенами Иерихона. «Oh, my Lord!»

А потом, когда они своими кастрированными голосами затянули «Nobody knows, the troubles I’ve seen, nobody but Jesus», зал затуманился от слез.

Интересно, что самый крупный из них, настоящий джинн, пел ангельским тенором, в то время как самый маленький, сухощавенький, был наделен самым глубоким басом, который мне доводилось слушать в жизни. Для меня до сих пор остается тайной, как это в те времена четверку негритянских певцов занесло в Сараево.

В только что открытом кафе «Парк» на Главной улице художник Воя Димитриевич нарисовал на главной стене первую кубистскую фреску в Сараево. Лакомясь рахат-лукумом и потягивая крепчайший кофе, посетители с подозрением разглядывали раскрашенные шары, кубы и конусы, исполненные в стиле раннего Андре Лота, размышляя одновременно о том, что бы это могло значить. Похоже, фреска так и не привилась, так что лет десять спустя, когда она осыпалась, ее совсем замазали.

На сараевский пикник вечером много народу собиралось посмотреть. На этом пикнике присутствовал один человек из некоего селения, который сделал фейерверк. Он многое вытворял с помощью пороха и разные забавы устраивал. С этой же целью он собрал значительно денег. (1777)

Одним прекрасным вечером в «Двух волах» появился и Свенгали Пети, фокусник, проездом через наш город, в котором он не мог остаться, но и уехать из него тоже не получалось. Собственно, потому, что в гостинице «Белград», пристанище для коммивояжеров поскромнее, кто-то украл у него всю фокусническую аппаратуру: коробки с двойным дном, гибкие стаканы, искусственные куриные яйца и белого кролика, которого вытаскивают из цилиндра – и даже сам цилиндр. Оставшись без необходимого инструмента, он две недели питался у шьор Анте, земляком которого оказался, вместе со своей тощей ассистенткой, хрупкой и молчаливой женщинкой, на которой любая одежда выглядела на два размера больше. Чтобы заработать на жизнь, он демонстрировал фокусы с картами, которые у него не украли, и, обходя столы в «Двух волах», длинными гибкими пальцами незаметно снимал у стариков часы с рук и вытаскивал бумажники, которые, естественно, потом возвращал. Когда он попытался незаметно вытащить бумажник у Иванича, который, как обычно, сидел в одиночестве в углу трактира, тот крепко ухватил его за запястье и едва не сломал руку, что вызвало в зале довольно неприятное волнение. Старый опытный лис, похоже, никогда не попадался на подобных трюках. Потом его худая ассистентка обходила столы и собирала добровольные пожертвования в пользу честного вора – артистичного карманника.

Целых два часа я однажды протрясся в толпе под островерхой скалой по имени Ековац, ожидая, когда с ее верхушки бросится самоубийца в драной белой рубахе, но он, похоже, в этот раз отказался от своего намерения, так что слегка разочарованный народ разошелся по сторонам.