Хроника потерянного города. Сараевская трилогия

Он провел ночь в горячке, не снимая униформы. Утром поднялся и подошел к окну, а под ногами у него все еще колыхалась Атлантика. Снаружи шел дождь. Площадь Теразие пересекал наискосок мокрый пес. Было воскресенье. Он почувствовал пугающее одиночество. Он провел неисчислимое количество ночей в гостиничных номерах, но до сих пор ни один из них не становился его жильем. Его дом был в нескольких сотнях метров от гостиницы «Москва». Стоило только прийти и открыть дверь своим ключом, чтобы все изменилось. Но он не мог этого сделать. Посмотрел на свою не распакованную дорожную сумку, безмолвно лежащую посреди комнаты на ковре. В ней было все его имущество. Он открыл ее и вытащил бутылку виски. Он даже не заметил, как сумрак, словно шпион, просочился в номер. Бутылка опустела, решение стало окончательным. Назавтра он позвонил домой. К счастью, трубку сняла Бела. Сообщил, что он сейчас в Белграде, остановился в гостинице «Москва». Ничего не меняется, продолжил он, просто папа некоторое время поживет отдельно от них. Она молчала. Спросил, когда ему лучше зайти за вещами, и она ответила, что в любое время. Мамы здесь не будет, добавила она.

Он попытался открыть дверь подъезда, но замок заменили. Он позвонил, и появилась Бела в розовом балетном трико. Они обнялись, не произнеся ни слова. Он привез ей новые коньки и балетные туфли. Она молча положила их на стол и продолжила упражняться перед большим зеркалом.

– Мама сказала, ты можешь взять все, что захочешь… – крикнула она ему, выполняя pas des deux. Он не отобрал почти ничего. Пробежал взглядом по книгам и понял, что почти все их прочитал, а другие читать вообще не станет. Открыл дверцы платяного шкафа с таким чувством, с каким, наверное, змея смотрит на свою только что сброшенную шкуру. Вся эта одежда была, собственно говоря, всего лишь коллекцией неутоленного самолюбия. Он взял только потертые джинсы, ставшие для его второй кожей, черный кашемировый джемпер, с которым у него были связаны многочисленные воспоминания, и свой пистолет, «беретту». Да, и еще вьетнамскую куртку, которую купил в Чикаго, в живописной лавке “Army shop”, где продавалась бэушная военная амуниция. Он любил эту поношенную куртку за четыре огромных кармана, в которых могла поместиться куча вещей, и за капюшон, который можно было при желании вытащить из воротника. Боб, кстати, терпеть не мог зонты и головные уборы. Потом он заглянул в комнаты. Всюду был идеальный порядок. Он почувствовал себя вором, проникшим в чужой уютный мещанский дом. Наконец-то он стал здесь совсем посторонним. Он оставил свои старые, теперь уже бесполезные ключи на комоде перед зеркалом и не спеша вышел из дома, не прерывая вдохновенный танец Белы. Точнее, прокрался как вор, сопровождаемый танцем белого лебедя, умирающего под музыку Петра Ильича Чайковского.

I will survive

Так он потерял в своей жизни очередной дом. Сам удивился легкости, с которой перенес утрату, которая любого другого бросила бы в бездну отчаянья, но, похоже, Деспоты за всю историю своего рода выработали генетическую способность легко захватывать и терять государства, страны, феоды, села и очаги, не говоря уж о мещанских квартирах.

Вскоре он покинул слишком дорогую гостиницу, в которой у него не хватало уже духу лгать администратору, что дома идет ремонт, и, сменив несколько тайных убежищ, некоторое время ночевал в плавучем ресторане, бросившем якорь у берега Ады Цыганлии[3], в комнатке временно отсутствующего ночного сторожа. Боб дружил с хозяином дебаркадера и ночами сидел в ресторане, дожидаясь ухода последнего клиента. Странно, но именно в то время он пользовался бешеным успехом у женщин. Их как будто притягивал этот одинокий, замкнутый человек, все время пьющий без закуски за одним и тем же столиком. Он был самым внимательным слушателем, ничего не рассказывал о себе и своей жизни, но его окружала какая-то особенная аура. Казалось, он полностью самодостаточен. В то время он действительно много пил. Проснувшись, начинал с чего-нибудь крепкого, чтобы успокоить трепещущие нервы, потом переходил на пиво (убеждая себя в том, что ему необходим витамин В), а вечера заканчивал белым вином. Он оставался на дебаркадере, который легко колыхался на волнах Савы, воображая себя во время долгого путешествия сквозь ночь капитаном. За иллюминатором слышалось натужное гудение буксиров, которые тащили баржи вверх по реке, которая по утрам в белом тумане выглядела девичьи чистой, словно только что родилась на белый свет.