Хроника Рая

Лоттер не любил себя в такие минуты. Да, конечно, то, что он пытается – изначально недостижимо. Изначально и заведомо. Но его хватило не прятаться за эти «изначально сть» и «заведомость», не заслоняться ими… А от чего, собственно? От неудавшейся жизни? Она, в общем-то, удалась. То, что у каждой его книги всегда было не более сотни читателей и все как бы идет в никуда – он привык. И не в этом суть. Есть вещи поважнее победы над временем, и, тем более, наших потуг на победу.

Именно эти «вещи» и не оставляют ему шансов.

То, что в момент написания было «последним», «главным», к выходу книги становилось уже, оказывалось промежуточным, может, даже необязательным и многословным, а всегдашнее равнодушие читателя уязвляло. Копившиеся обиды на мир были незаменимы в депрессию (не причина депрессии, в последние годы уже не причина, но средство для… ее топливо, ее мясо). И от всего от этого оставался скверный осадок. И чувство такое, что этот осадок – и есть реальность. А все остальное, включая самого Лоттера, так, довесок, украшения, бантики, бахрома.

Он сознает, конечно, те свои моменты, когда он «через» и «сквозь». Понимает, что поднимается вверх по каким-то ступеням, эти ступени обваливая…

Его вина. Перед недостижимым? Вряд ли. (Не обольщайся.) Тоска, на которую не хватает сил. Боль, на которую не хватит души… глубины не хватит. А что, если его мышление, творчество только способ всего этого не увидеть?!

Боится внезапной смерти, ввиду откровенной ее бессмысленности. Боится жизни, по причине бессмысленности скрытой. Боится за Тину. Хотя можно привыкнуть ко всем этим видам страха.