Хроника Рая

Что, собственно, Мария знает? Что Дианка иногда общается с Прокофьевым. Вроде как бы и дружба. Знает, что Дианка пытается, точнее, пыталась «спасти» Прокофьева. Это уже полное алиби (?) Может быть, она уверена, что Дианке вообще не нужен мужчина. (Есть у нее основания, значит!) А тут одно только слово этой сопливой Оливии, и недостающий пазл в мозаике становится на свое место, и картинка выглядит совсем по-другому, искаженной, то есть как раз верной. Словом, Прокофьев чувствовал, вся эта «конструкция» начинает двигаться. Почему? Кто-то подталкивает? В каком направлении? Направление здесь может быть только одно. Вряд ли все же Оливия. Просто под собственной тяжестью. Ясно только: все эти искры и клубы дыма у Марии не из-за каких-то их давних «дел» с Дианкой. Между ними что-то происходит сейчас. И напряжение, судя по всему, растет. Обе они всегда любили высказываться Прокофьеву насчет друг друга. Но он только сейчас сообразил, что это были эмоции вообще

и ни разу он ни от одной из них не услышал о «поводе». Вся «ситуация» держалась на том, что Мария стесняется этой связи с ним, он вдруг понял это, можно даже сказать, стыдится – прежде всего, перед Дианкой и стыдится. И потому, сколько бы они не пересекались там, в «долине», она ни-ког-да, ни в гневе, ни в момент исповедального откровения какого-нибудь не проговорится своей подруге. Она такая. Ну и, конечно же, на Дианкиной верности тайне. (Ей крайне важно, чтобы у нее была тайна от Марии. Он понял это сейчас.) Для Прокофьева с Дианкой их конспирация была настолько само собой разумеющейся. Прокофьев лишь изредка напоминал ей, что тайна так и остается тайной. Если узнают теперь, не выгонят, но и не дадут постоянного контракта. И ему просто в голову не приходило, что у Дианки может быть и другая тайна.

А если так, докопаться до истины вообще невозможно. Потому как заслон Дианкиной порядочности.

То есть получается, что Оливия не наврала?! (Даже если и не сказала правду.)

А почему он тогда не может обрести здесь хоть какое-то подобие моральной победы над ними со всеми здесь причитающимися унизительными и вожделенными радостями? Он не оскорблен? Нечистота собственной совести не мешает быть оскорбленным, даже должна помогать! Почему не может встать в позу, что-то вроде: «так не достанься же ты никому!» То есть он (оказывается!) не может «выплеснуть» себя так

из «ситуации». Неужели потому только, что не верит до конца? Не так сложно помочь себе, заставить себя поверить. Почему ж не поверить правде?! (Подождите, скоро он себя как раз и «выплеснет»! И мало не покажется.) После того милого общения с Оливией кисло как-то сделалось и в душе провисло что-то. Сил, драйва нет у него сейчас ни для ревности, ни для разрыва (он сейчас как бы заставляет самого себя). Вкуса к этому не стало у него. А они дергают его, требуют, дают волю интуиции, сводят через него свои счеты, пусть и не догадываются пока, до какой степени. Он, посчитавший себя свободным от обеих, самое смешное (увидел только сейчас), он ждал возможности выйти из «ситуации» на условиях собственной правоты. Вот как будто бы и дождался. Только бы не расплескать. Не заболтать, не замусолить, не размазать.

Мария и Дианка дружили очень давно. Со школы. Девочки выросли. Стали тем, кем стали – тем, кем хотели стать. Все эти годы они дергали, изводили друг друга, придирались, упрекали, настаивали на своем. Это было способом

дружбы, формою со-бытия… что гораздо важнее всех этих, так взволновавших глупенькую Оливию «тех самых отношений» (придуманных или же реальных). Потому как здесь уже было о каком-то вязком занудстве жизни.

Для Прокофьева «ситуация» открыла сейчас… Открылась как исключающая смысл, как бы она ни развивалась. Сколько б ни было здесь событий, случайностей, неожиданных поворотов, причин ли, следствий. Сколько б ни было психологии, похоти, страсти, ревности, любви, наконец…