– Нет, не помешал. Заходи, – Анна сделала приглашающий жест, и Олег переступил порог квартиры. – Прости, я совершенно одурела от жары.
Он окинул ее взглядом, который Анна расценила, как удивление тем, что среди бела дня она вся увешана драгоценностями, что совершенно не в ее стиле. Простенькое трикотажное платье до колен завершало нелепую картину.
– Роскошно выглядишь, – снова улыбнулся он, когда Анна, приняв розу, отступила, чтобы пропустить его в квартиру. Он сразу заметил беспорядок.
– Ты куда-то собираешься? – спросил он.
– Собираюсь? – почему-то смутилась она, а потом, словно спохватившись, закивала: – Да, конечно, собираюсь. Через два дня с Борей улетаем в Буэнос-Айрес.
– Ах да, вылетело из головы, – вспомнил Рыков, идя за ней на кухню. Он обратил внимание, что Анна нервно поглядывает на часы, но не придал этому значения. А зря!..
– И драгоценности придется взять, – сказала она, словно оправдываясь, – после концерта официальный прием, надо соответствовать.
– Тебе, чтобы соответствовать, вовсе не нужны эти побрякушки, – искренне произнес он. Они вдвоем уже находились на кухне, и Анна наливала воду в вазу. Она стояла, отвернувшись от него, и Олег видел ее белокурый затылок, волосы, по обыкновению собранные в хвост, высокую тонкую шею, на которой, кажется, только сомкни пальцы – и она переломится…
Ну что ж, пора. Ему будет нелегко с ней, но… пора.
– Зачем ты это сделала, Анна? – произнес он и скорее почувствовал, чем увидел, как напряглась ее прямая спина. Анна замерла, но продолжала молчать. Он кое-что достал из кармана льняных шорт.
– Зачем ты изменила Антону? – спросил он, понимая, что ответа не дождется.
– Зачем ты ему изменила? – повторил он, подходя к ней. Анна спиной ощутила, что он очень близко, гораздо ближе дозволенного, и повернулась. И в тот момент, когда она повернулась, ее запястья оказались у него в руках, и он привычным движением заломил их назад. Анна ахнула и попыталась вырваться, но, понятно, у нее ничего не вышло. Он мгновенно стянул ей руки шелковым шарфом – тем самым, который два месяца назад Катрин подарила Ланскому на день рождения.
– Боже мой, значит, это ты… – сведенными от ужаса губами произнесла Анна, глядя на него, словно на страшный призрак, – значит, никакой это не Орлов… Боже мой…
– Наконец ты все поняла, – печально промолвил он, крепко держа ее, – и мне ничего не надо объяснять. Но, прежде чем я начну, удовлетвори мое любопытство – зачем?
Глаза Анны наполнились слезами.
– Что – зачем? – прошелестела она.
– Неужели непонятно? – удивился он. – Зачем ты пошла к Мигелю? Неужели этот предатель так привлекателен для тебя? Больше, чем Антон? Настолько, что ты рискнула пожертвовать жизнью?
– Олег, пожалуйста… я верила тебе, как никому… – она говорила тихо и грустно. – Как ты можешь…
– А ты? – ответил он. – Как ты могла? Я тоже верил тебе. И Антон тебе верил. А ты его предала.
– Кто дал тебе право судить? – произнесла Анна, и это были ее последние слова. Молниеносно он заклеил ей рот заранее приготовленным куском скотча, а затем, схватив девушку в охапку, поволок ее в гостиную. Там он бросил Анну на диван.
В гостиной многое изменилось. Его впечатлила зеркальная стена – это будет красиво и трагично – смотреть на все как бы со стороны, и вообще – в зеркалах есть глубокая холодная тайна. Первым делом он надел перчатки, потом вынул диск из коробки и вставил его в плеер. По комнате полилась дивная увертюра к «Норме». Он достал из сумки видеокамеру и пристроил ее на низком журнальном столике. Он двигался неторопливо и обыденно. Анна, словно окаменев, следила за его приготовлениями неправдоподобно светлыми глазами. И только когда он снял очки и начал стягивать с себя рубашку, стала биться, как рыба, пойманная в сети…
Но все напрасно. Из прозрачных глаз непрерывно текли слезы, а худенькое тело сотрясали рыдания. Ему было невозможно жаль ее, но разве мог он остановиться? Изредка он вытирал Анне лицо – то сорванным с нее платьем, то собственной синей шелковой рубашкой, и под конец они стали совсем влажными от ее слез…
Звонок домофона раздался, когда он, поднявшись с дивана, начал готовиться к следующему акту своей страшной пьесы. Он вздрогнул и посмотрел на часы. Пятнадцать минут шестого.
– Кто это? – он повернулся к плачущей Анне, но она не могла ему ответить. Только замерла, видимо, охваченная наивной надеждой.
Домофон продолжал настырно звенеть.
– Какие назойливые люди, – усмехнувшись, проронил он, – нас нет дома. А если мы не открываем, значит, нам никто не нужен. Правда, Аннушка?.. Знаешь, у меня есть для тебя подарок, – он протянул руку и показал ей гребень. Его привел в замешательство дикий страх, мелькнувший в глазах Анны, и ее стон, заглушенный скотчем.
– Не пугайся, – успокаивающе сказал он и погладил девушку по голове, – это же всего лишь твой гребень…
Он аккуратно укрепил пейнету в светлых волосах.
– Вот так, – удовлетворенно проговорил он, чуть отходя и любуясь делом рук своих.